Жанна д'Арк. 3-е изд.
Шрифт:
И точно ослепительная вспышка молнии внезапно прорезала мозг Жанны.
Да, она победила! Вот та долгожданная «великая победа», на которую она так упорно надеялась и в которую уже больше не верила!
Это победа над подлыми судьями, над ложью и клеветой, над искушениями и ужасом одиночества. Это победа над самой смертью.
И – кто знает? – быть может, этой победе, венчающей ее миссию, суждено принести не меньшие плоды, чем дали Реймс, Орлеан или Патэ.
Она думала об этом, смотря в чистое голубое небо, пока черный дым не закрыл это небо навсегда...
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
БЕССМЕРТИЕ
...А теперь я пойду к простым людям, и любовь, которую я увижу в их глазах, утешит меня после той ненависти, что я видела в ваших. Вы бы рады были, чтобы меня сожгли. Но знайте: если я пройду через огонь – я войду в сердце народа и поселюсь там навеки...
Глава 1
ПОСЛЕ РУАНСКОГО КОСТРА
Жанна умерла.
Кто мог поверить этому?
Во всяком случае, не миллионы людей, во имя которых она отдала свою жизнь, не те крестьяне и горожане, которые боготворили Деву и молились за нее.
Нет, это было невозможно.
Разве могла умереть освободительница Орлеана и десятков других городов, бесстрашная защитница справедливости, святая воительница, обладавшая чудесной силой?..
Кошон и его хозяева знали, что народ не поверит этому, как не верил в справедливость их приговора. Знали и заранее приняли меры. В минуту смерти Жанны, едва лишь девушка задохнулась от дыма костра, палач получил приказ отодвинуть пылающие поленья, дабы все удостоверились, что обгоревшее девичье тело по-прежнему пребывает на эшафоте, что «колдунья» не улетела вместе с дымом, не растаяла в воздухе, не спаслась. С подобной же целью, как только костер догорел, прах Жанны и сердце ее, не тронутое огнем, на глазах у зрителей палач швырнул в Сену.
Но этим дело не кончилось.
Физическое уничтожение Девы и осквернение ее праха явились лишь первой акцией победителей. Второй, и не менее важной, должно было стать ее моральное уничтожение, поругание памяти о ней – разве не эту задачу ставило перед собой правительство Винчестера – Бедфорда задолго до начала процесса? Весь христианский мир должен был узнать, что право, закон, честь, наконец, сам Бог – на стороне англичан, что король Карл VII своими успехами обязан исключительно силам тьмы, ныне развеянным с помощью святой матери-церкви.
Стремясь добиться этого, Винчестер, Кошон и их подручные были готовы использовать любые средства.
Спустя всего неделю после смерти Жанны, 8 июня, королевский совет Генриха VI, заседавший в Руане, отправил императору Германии, а также европейским королям и князьям манифест о «справедливом наказании лжепророчицы, сеявшей смуту в нашем Французском королевстве». Через двадцать дней аналогичное послание было направлено городам и дворянству Франции, а столпы Парижского университета отписали самому римскому папе. Все эти реляции, представлявшие смесь благочестивых формул и гнуснейшей лжи, сопровождались фальшивым актом отречения.
Одновременно в Руане и других городах, подвластных англичанам, католическое духовенство организовывало торжественные молебны и шествия, посвященные «разоблачению еретички»; обвиняя ее во всех смертных грехах, ей провозглашали анафему и предостерегали мирян от «заражения бесовской ересью». Тем же, кто не внимал подобным увещеваниям или проявлял скепсис, приходилось немедленно скрываться, иначе их ожидала тюрьма.
Эти многообразные меры ставили целью не только обелить убийц и заклеймить героиню; они должны были подготовить общественное мнение к коронации десятилетнего Генриха VI Английского, вступавшего во владение своим вторым, Французским королевством.
Торжественный въезд Генриха VI в Париж произошел утром 16 декабря 1431 года.
Из соображений престижа английские власти решили затмить реймскую коронацию «узурпатора» Карла VII. Всем парижанам была обещана даровая выпивка и закуска. Если в Реймсе фигурировал бронзовый олень, наполненный вином, то здесь, на Понсо-Сен-Дени, соорудили целый фонтан, который вместо воды должен был бить молоком и вином.
В кортеже участвовали двадцать пять горнистов и столько же герольдов, демонстрировавших населению столицы эмблемы, ордена и различные атрибуты власти его нового повелителя. За ними следовал сам повелитель на носилках, которые сопровождали Бедфорд и Винчестер. Монарх капризно надул губы и, казалось, готов был расплакаться: ему хотелось спать. Над носилками трепетал лазоревый, усеянный золотыми лилиями балдахин, который несли четверо знатных горожан.
Обряд коронации состоялся в соборе Нотр-Дам.
Обе короны – английскую и французскую – над головой десятилетнего короля держал сам кардинал Винчестерский, чувствовавший себя на вершине блаженства: казалось, самые честолюбивые замыслы его были близки к осуществлению. Бедфорд выглядел мрачным и недовольным. Рядом проливала слезы королева-предательница Изабо; были то слезы умиления или стыда, радости или давящего позора, в точности вряд ли кто-либо отважился бы сказать.
После коронации праздничная процессия направилась к королевскому дворцу. Улицы уже успели запрудить любопытные. Многочисленной страже едва удавалось сдерживать их напор. Всеобщее внимание привлекали ряженые, забавлявшие народ шуточными схватками и хитрыми трюками. Не меньший интерес вызывал молодой бедно одетый человек со связанными за спиной руками, шагавший в хвосте процессии.
Это был тот самый пастушок из Жеводана по имени Гильом, которого не так давно архиепископ Реймский усердно рекламировал своему монарху и который, по мысли его, должен был заменить в ратных делах французской армии Орлеанскую деву.
Пастушок оказался незадачливым; он был глуп и нерасторопен. В первом же сражении он попал в плен к англичанам. Поскольку его взяли в том же Бовеском диоцезе, епископ Кошон заявил на него претензию, решив организовать новый «процесс веры». Но Бедфорд и Винчестер не поддержали этой затеи: они порядком устали от прежнего «образцового процесса», оказавшегося слишком уж длительным и дорогостоящим. Гильома отобрали у епископа и отвезли в Руан, а затем в Париж, где теперь ему довелось участвовать в триумфе Генриха VI. Потом бедного «соперника» Жанны снова отвели в тюрьму, зашили в мешок и утопили в Сене...
А торжества продолжались.
В королевском дворце были расставлены десятки столов и юный король дал своим новым подданным пышный обед. Правда, обед удался не вполне. Приглашенных оказалось много больше, чем мест, – устроители не предусмотрели этого. Все рассесться за столами не смогли: докторов университета теснили советники парламента, на тех же, в свою очередь, нажимали богатые мастера и купцы, вследствие чего многим оставалось скорее созерцать великолепие монаршей трапезы, нежели участвовать в ней.