Жанна д`Арк

Райцес Владимир Ильич

До сих пор французы выбивали англичан из укреплений, теперь же им предстояло встретиться с ними в открытом поле. Англичане, получившие незадолго до этого подкрепления, были еще очень сильны, и многие французские военачальники сомневались в исходе сражения. Вот какой разговор состоялся между Жанной и главнокомандующим французской армией герцогом Алаисонским: «Будем ли мы сражаться, Жанна?» — «Есть ли у вас добрые шпоры»? — «Чтобы удирать?» — «Пет, чтобы преследовать! Побегут англичане, и вы должны будете крепко пришпорить вашего коня, чтобы догнать их» (D, 1,322).

Эти слова оказались пророческими: 18 июня в битве при Пате французы одержали полную победу. Их авангард внезапно атаковал английских лучников, которые еще не успели приготовиться к бою, и смял их ряды. А в это время основные силы

французов двинулись в обход. В рядах английских рыцарей, которые за последнее время утратили свою былую самоуверенность, поднялась паника. Сигнал к отступлению подал Фастолф, умчавшись первым с поля боя. За ним последовали другие всадники, оставив пехоту без защиты. Победители захватили в плен 200 человек, среди них был сэр Джон Талбот, знаменитый английский полководец того времени, одно имя которого наводило ужас на противников. Говорили, что число убитых англичан чуть ли не в десять раз превышало число пленных.

В результате «недели побед» вся долина Средней Луары была очищена от англичан. Наступал перелом в ходе Столетней войны.

ПОСЛЕ ОРЛЕАНА. НА ГРЕБНЕ СЛАВЫ

Каковы были отклики на известие о победе под Орлеаном? Начнем с далеких. О реакции за пределами Франции мы можем судить по очень интересному источнику. Это «Хроника Антонио Морозини», названная так по имени ее составителя, знатного венецианца, жившего в первой трети XV в. Отчасти это действительно хроника Венеции, отчасти же собрание писем и донесений, адресованных самому Морозини и другому нобилю Марко Джустиниани. Эти документы охватывают почти четыре десятилетия (1396–1433 гг.), причем особенно обильная корреспонденция приходится на 1429–1433 гг.

Венецианцы недаром слыли в те времена самыми искусными дипломатами, самыми ловкими разведчиками и самыми осведомленными политиками. Они раньше других поняли, каким ценным товаром является информация, и приобретали этот товар везде, где могли. Корреспонденты Морозини и Джустиниани занимали очень удобные наблюдательные пункты в Генуе, Марселе, Авиньоне и Брюгге — в центрах коммерции, банковских спекуляций и политических интриг, на биржах секретов, слухов и сплетен. Оттуда регулярно поступала ценная информация, причем преимущественное внимание уделялось дипломатии и войнам.

С лета 1429 г. в корреспонденции, поступающей в Венецию, начинают преобладать сюжеты, связанные с деятельностью Жанны д'Арк. Впрочем, мы напрасно стали бы искать в этих письмах точные сведения о самих событиях: их авторы наблюдали эти события издали, из-за рубежа (ни Марсель, ни Авиньон не входили тогда в состав Французского королевства), часто пользовались информацией из вторых и третьих рук, а подчас и просто передавали непроверенные слухи и предположения. Но именно этим их письма и интересны. В них можно услышать «глас молвы», можно проследить, как складывалось вокруг Жанны общественное мнение, как формировалась оценка ее личности и действий.

Наибольший интерес в этом плане представляет серия писем, которые послал в мае — июле 1429 г. Панкраццо Джустиниани своему отцу Марко. Он писал из Брюгге, который был не только одним из крупнейших торгово-ремесленных центров Западной Европы, но и столицей Фландрии, входившей, как и другие провинции Нидерландов, в состав «империи» Филиппа Бургундского. Герцог часто наведывался в этот город и оставался там подолгу.

Панкраццо имел обыкновение писать одно письмо в течение многих дней, дополняя его все новыми известиями: видимо, не часто была возможность послать доверительную информацию с надежным человеком. В результате каждое такое донесение становилось как бы мини-хроникой.

Вот перед нами его письмо, начатое 10 мая. Оно было получено в Венеции 18 июня, т. е. закончено и отправлено из Брюгге 26–28 мая. Оно почти целиком посвящено французским делам.

«Мессир, — начинает Панкраццо, — я уже вам писал 4-го сего месяца и сообщал о том, как упорно осаждали англичане Орлеан в течение полугода. Я писал вам также с том выстреле из бомбарды, коим был убит их предводитель граф Солсбери. Вслед за этой потерей англичане, не щадя ни денег, ни людей, употребили все силы, дабы еще больше сжать осаду, — как для того, чтобы отомстить за смерть своего предводителя, так и для того, чтобы стяжать победу. В самом деле, если бы они взяли Орлеан, то смогли бы легко стать хозяевами Франции, а дофина отправить в богадельню» (89, т. III, 16).

Сказано очень точно. Ни у кого из других современников мы не обнаружим такой лаконичной и выразительной оценки ситуации.

Затем следует пассаж, посвященный безрезультатным переговорам Филиппа Доброго с Бедфордом о снятии осады с Орлеана и установлением над этим городом англо-бургундского кондоминиума. Джустиниани подчеркивает, что союзники расстались весьма недовольные друг другом.

Он продолжает через несколько дней: «Пришли сюда известия из Парижа — в письмах, через курьеров и купцов и многими другими путями, и мы знаем, что эти новости достоверны. Стало известно, что 4-го сего месяца все силы, которые мог собрать дофин, числом в 12 000 отборных рыцарей под командованием Шарля Бурбона, сына герцога, а также зятя герцога Орлеанского (т. е. герцога Алансонского. — В. Р.)и Орлеанского батарда, и которые уже долгое время продвигались вперед, вошли в город с большим количеством продовольствия. Оттуда они беспрестанно устраивали вылазки и стычки, а затем, 7-го сего месяца, в полдень, взяли самое большое и очень сильное укрепление, которое находилось на противоположном берегу реки и поэтому не могло получать помощь из других укреплений. Они не штурмовали это укрепление, но подожгли его так искусно, что оно полностью сгорело, и все англичане, которые находились там, погибли в огне, их было 600 человек, цвет армии.

Были взяты и другие укрепления, числом двенадцать, а все их защитники убиты, кроме около полутора сотен французов и англичан, каковым удалось спастись. Пленных взяли мало. Среди капитанов называют лишь одного убитого (то был Вильям Гласдель. — В. Р.),среди пленных же — графа Суффолка, графа Талбота, сьера де Скаль и многих других сеньоров, людей ценных» [13] (89, т. III, 34).

Любопытно, как в этом рассказе отразились две противоположные версии. Одна исходит от побежденных. Она объясняет успех французов теми причинами, которыми побежденная сторона обычно оправдывает свою неудачу: противник имел большой перевес сил (12000 отборных рыцарей), обороняющиеся действовали в невыгодной обстановке (форт Турель был отрезан от остальных укреплений), противник воевал не по правилам и варварскими методами (французы не штурмовали Турель, а сожгли форт). Другая версия исходит от сторонников «французской партии» в Париже; она преувеличивает потери англичан, называет среди пленных тех военачальников, которым еще предстояло оказаться в плену. Не было в те дни под Орлеаном ни «героя» злополучного «дня селедок» графа Клермона (Шарля Бурбона), ни герцога Алансонского. О Жанне — ни слова.

13

«Ценных» — здесь в прямом смысле слова, т. е. тех, за кого можно взять большой выкуп.

Очень интересна следующая часть письма. В ней Джустиниани говорит о значении победы под Орлеаном и о позиции Филиппа Бургундского по отношению к своим союзникам. Герцог находился тогда в Брюгге, и Джустиниани имел, очевидно, падежных осведомителей в его окружении. «А теперь отдайте себе отчет в том, что за все шестнадцать лет, что уже длится война, [у англичан] не было столь скверного дня. Один бог знает, как вся страна радуется этой вести. И если меня доверительно спросят, я отвечу, что сеньор герцог, который сейчас находится здесь, испытывает от этого не меньшее удовольствие, чем другие. В его интересах, чтобы могущественные англичане были бы слегка побиты и чтобы другие истребляли бы друг друга, и еще я вам скажу, что если бы герцог Бургундский захотел, хотя бы на словах, помочь своему родичу из другой партии (т. е. дофину Карлу. — В. Р.),то уже к Иванову дню (24 июня) не осталось бы [во Франции] ни одного вооруженного англичанина» (89, т. III, 38).