Жанна д`Арк
Шрифт:
Летом 1429 г., когда Жанна находилась на гребне славы, ее популярность принимала подчас самые неожиданные формы. Так, 2 июня муниципалитет Тулузы принимает решение: сообщить Деве о тех пагубных последствиях, к которым приводит порча монеты, и спросить у нее, как с этим бороться (Q, V, 217).Порча монеты, т. е. ухудшение состава входящих в нее благородных металлов, уменьшение веса и т. д., действительно оказывала пагубное влияние на финансы и торговлю. Но какой же могущественной должна была казаться юная «посланница неба», чтобы члены городского совета Тулузы, богатейшие купцы и денежные воротилы обратились к ней за советом! Трудно сказать, ждали ли они
Тулузские магистраты смотрят на Жанну издалека. А вот двое знатных юношей, братья де Лаваль, видят ее с очень близкой дистанции. Они описывают встречу с Жанной в письме от 8 июня к матери и бабке. Собственно говоря, пишет старший из братьев — Ги; младший же, Андре, будущий адмирал и маршал Франции, лишь ставит свое имя. Письмо Ги де Лаваля замечательно во многих отношениях. Написанное через месяц после снятия осады с Орлеана, в самый канун «недели побед» (до Жаржо оставалось три дня, до Божанси — девять, до Пате — десять), оно с редкостной непосредственностью и свежестью восприятия воспроизводит и облик Жанны, и окружавшую ее атмосферу общего энтузиазма.
Описав свой приезд в Сент-Эньян, где находился тогда двор дофина и где его ждал ласковый прием, Ги де Лаваль переходит к рассказу о первой встрече с Жанной: «В понедельник [6 июня] я оставил короля и отправился в Селль-ан-Берри, что в четырех лье от Сент-Эньяна. Король приказал Деве, которая там находилась, прибыть к нему; некоторые говорили, что это было сделано в мою честь, чтобы я мог ее увидеть. Названная Дева была очень добра ко мне и к брату; она была в полном вооружении, но без шлема и держала в руке копье.
Когда мы приехали в Селль, я навестил ее в том доме, где ей было отведено жилище. Она распорядилась подать мне вина и сказала, что скоро я буду пить вино в Париже. Видеть и слышать ее — кажется, что в этом есть нечто божественное. В тот же понедельник вечером она отправилась из Селля в Роморантен, что на три лье ближе к месту предстоящих военных действий (речь шла о Жаржо. — В. Р.);ее сопровождал маршал де Буссак с большим числом воинов и простолюдинов.
Я видел, как она садилась на коня в простых доспехах, без шлема, держа боевой топорик. К ней подвели большого вороного коня; он бесновался и не давал сесть на себя».
И тогда прямо на глазах восхищенного юноши Жанна сотворила маленькое чудо: «Она сказала: „Подведите его к кресту“. Этот крест стоял перед церковью, у дороги. И конь встал, как вкопанный, и не пошевелился, пока она на него садилась. Потом, обратившись к священникам и церковным служкам, стоявшим у входа в храм, она сказала: „Молитесь и устраивайте процессии!“ После чего обернулась к своим людям и приказала: „Вперед! Вперед!“ И миловидный паж поскакал за ней со свернутым штандартом, а сама она по-прежнему держала боевой топорик. Вместе с ней уехал ее брат, который прибыл сюда дней восемь тому назад; на нем тоже были до-< спехи» (D, V, 103–107).
Многое объясняет нам эта зарисовка с натуры. Она живо передает обаяние Жанны, ее глубокую веру в победу («скоро я буду пить вино в Париже») и отношение к ней окружающих. В самом деле, мы никогда не узнаем, что там произошло с конем и почему он вдруг смирился, да это и неважно. Важно, какими глазами смотрит на эту сцену сам Ги де Лаваль, который уже заранее настроен на волну ожидания сверхъестественного. Поэтому он с готовностью интерпретирует в этом ключе каждый жест Жанны, могущий дать основание для такой интерпретации. Здесь перед нами вполне отчетливо раскрывается механизм создания легенды о чудотворной Деве.
Письмо братьев де Лаваль носит глубоко личный характер. Это не литературная эпистола и не деловое послание, а обычное письмо, предназначавшееся для родных и друзей. В нем содержатся сведения, интересные только для авторов и адресатов: шурин Лавалей, де Шовиньи, по-прежнему любит их сестру; Ги де Лаваль выиграл партию в мяч у герцога Алансонского; братьев очень беспокоит здоровье их матушки и т. п. На таком интимном фоне упоминания о Жанне тоже звучат как-то по-домашнему: «Дева сказала мне, когда я был у нее в гостях, что три дня тому назад она послала вам, бабушка, золотое кольцо, но что это мелочь по сравнению с тем, что она хотела бы послать столь достойной женщине, как вы». Этот эпизод объясняется просто: бабушка Лавалей была вдовой прославленного Дюгесклена, «великого коннетабля», который полувеком раньше руководил операциями по изгнанию англичан.
Это письмо, впрочем, интересно не только сведениями о Жанне. Не менее ценно в нем и то, что пишет Ги де Лаваль о самом себе, о своих товарищах и об общем боевом духе французской армии накануне «недели побед». Никто, впрочем, еще не знал наверняка, какой она будет, эта неделя. «В сей понедельник прибыл в Селль монсеньор герцог Алансонский с очень большим отрядом… Говорят, что сюда прибывает монсеньор коннетабль с шестьюстами всадниками и четырьмястами пехотинцами и что Жан де Ла Рош также находится на подходе. У короля такое большое войско, которого давно уже не видели и не чаяли увидеть, потому что никогда еще люди не шли на [ратное] дело с такой охотой, как нынче. Моя рота также растет, но у двора сейчас так мало денег, что я не надеюсь тут ни на какую помощь и поддержку. Поэтому я прошу вас, матушка, продать или заложить мои земли либо же найти другой способ [раздобыть деньги] ради спасения нашей чести, потому что если мы не выплатим жалования [нашим людям], то останемся совсем одни… Я думаю, что завтра к армии присоединится король; люди же приходят сюда каждый день со всех сторон. Как только что-то произойдет, я немедленно сообщу вам об этом. Полагают, что все дело не займет более десяти дней, так как ни одна из сторон не намерена медлить. Наши все имеют столь крепкую надежду на бога, что он, я верю, нам поможет».
Заканчивается письмо так: «Сегодня вечером сюда прибыли монсеньор де Вандом, монсеньор де Буссак и другие [капитаны], на подходе Ла Гир, и скоро мы начнем действовать. Да соблаговолит господь, чтобы все произошло по нашему желанию» (Q, V, 111).
Имя Ги де Лаваля вскоре начнут упоминать хроники в ряду имен сподвижников Жанны, а его письмо, обнаруженное в семейном архиве еще в середине XVII в. и тогда же опубликованное, сохранится в истории как яркое свидетельство патриотического подъема во Франции на переломном этапе Столетней войны.
«… Никогда еще люди не шли на [ратное] дело с такой охотой, как нынче». «… Прошу вас, матушка, продать или заложить мои земли». «… Люди приходят сюда каждый день со всех сторон…». После этого письма уже как-то по-другому, с полным доверием и более глубоким пониманием, читаешь сообщение «Хроники Девы» о солдатах, согласившихся служить за мизерную плату, о сеньорах, капитанах и всадниках, приходивших во французскую армию со всех сторон, о бедных дворянах, которые, не имея средств на покупку боевого коня и доспехов, шли служить простыми лучниками и копейщиками. «Ибо каждый имел великую надежду на то, что благодаря сей Жанне причинится много блага королевству Французскому» (D, IV, 254).