Жанна де Ламот
Шрифт:
С тех пор как Наденька помнила себя, они с теткой вязали эти напульсники для бедных, но кто были эти бедные, нуждались ли они на самом деле в этих напульсниках и доходили ли последние до них, Наденька никогда не знала.
Она привычными движениями машинально перебирала спицами, а сама глядела в окно на темную, быстро несущую свои, как бы отяжелевшие воды, Неву. Медленно двигалась по реке баржа. Как чайка взмахивает крыльями, так поднимались вдали весла удалявшегося ялика. Вдруг Наденька, вздрогнув, подбежала к окну и, взглянув в него, застыла
В это время по набережной мимо окна проезжала кавалькада молодых людей, целое общество, веселое и смеющееся. Все были верхом — и мужчины, и дамы — и всех: их Наденька узнала, но первым среди них узнала Сашу Николаича, который был в синем рейтфраке, в блестящих крагах, в надетом слегка набекрень цилиндре, и ехал на тонконогой гнедой лошади. Он ехал рядом со своей дамой, и ею (Наденька сразу же узнала ее) была черноглазая и бойкая, хорошенькая Лидочка, графиня Косунская.
Наденька проводила взглядом проехавшую мимо кавалькаду и грустно опустила голову. Ей было жаль, что она не умеет ездить верхом. Зачем тетка не пускает ее вот так участвовать в удовольствиях и прогулках, которые то и дело устраиваются молодежью, и зачем ей приходится проводить всю жизнь в этих комнатах? Ведь и она могла бы так же ехать верхом рядом с Сашей Николаичем, и так же смеяться и улыбаться тому, что говорит он, а что счастлива она была бы в тысячу раз больше всякой Лидочки-графини, как в виде прозвища звали Косунскую, об этом знала уже только она одна…
Кавалькада промелькнула, как видение, вдруг явившееся и исчезнувшее, и снова все стало по-прежнему: Нева катила свои темные тяжелые волны, медленно двигалась баржа и взмахивали весла на ялике… Тетка перебирала спицами, вязала напульсник, и Наденька — тоже, и так вот изо дня в день…
Скучно! Хоть бы приехал кто!.. Но приехать к ним некому!
Как раз в эту минуту, словно бы в ответ на мысли Наденьки, вошел лакей и доложил:
— Княгиня Гуджавели, прикажете принять?
«Кто же это? — стала вспоминать Наденька. — Кажется, мы такой и не знаем!»
— Княгиня Гуджавели? — переспросила фрейлина. — Не помню что-то! Надин, мы ведь не помним такой? — обратилась она к Наденьке.
— Я не знаю, тетя! — пожала плечами Наденька.
— Извинитесь и скажите, что я никого не принимаю, — приказала тетя Пильц фон Пфиль.
Лакей ушел, но почти тут же вернулся с подносом, на котором лежал лист бумаги, где было написано по-французски:
«Зизя Атанианц, институтская подруга Лили Пильц, ныне княгиня Гуджавели, просит принять ее как старую подругу!»
— Ах, да это же Зизя Атанианц! — воскликнула фрейлина. — Просите ее скорей, просите же, как же, помню ее!
Зизя Атанианц стремительно влетела в дверь и кинулась на шею своей подруге.
— Откуда ты?.. Где была?.. Как же так вдруг?..
Княгиня едва успевала рассказывать:
— Ах, дорогая, я жила за границей, в Лондоне, а потом в Крыму… Там у нас земной рай, в Крыму-то… И вот соскучилась по столичной жизни… Я там оставалась в
— А я, моя милая, — рассказала в свою очередь Пильц фон Пфиль, — тоже живу затворницей, как в монастыре, никуда не показываюсь, да и здоровье не позволяет…
— Ну, все-таки я так рада видеть тебя!..
— А я-то разве не рада? Ты надолго?
— Не знаю еще… Как поживется…
— Ну и отлично!.. Но твой приезд так меня взволновал…
И разговор старых подруг затянулся до бесконечности.
Глава XVIII
Те же и княгиня
Орест Беспалов пропал на три дня и в доме Николаева не показывался, так что даже Анна Петровна, мать Саши Николаича, обеспокоилась и пришла в кабинет сына расспросить его, что могло такое случиться с «месье Орестом», и отчего его так долго нет.
— Вероятно, он хронически нездоров, маман! — ответил Саша Николаич. — Впрочем, если он не явится сегодня, то я пошлю о нем узнать у его отца!
— То-то же! Его же три дня уже нет!
— Неужели три дня?
— Вот что значит, милый мой, вести рассеянную жизнь, участвовать в кавалькадах и тому подобное!.. Вы же потеряли счет времени!
— Да, и в самом деле! — согласился Саша Николаич. — Я в эти дни что-то уж слишком разгулялся! А что, вы давно не видели Наденьку Заозерскую?
— Она вчера была у меня и сегодня опять хотела заехать. К ее тетке явилась приехавшая в Петербург товарка по институту, какая-то восточная княгиня из Крыма, и Наденьке теперь посвободнее.
— Не пугайтесь, это я! — послышался в это время голос Ореста, и в растворенном окне показалась его фигура.
Хотя он и просил не пугаться, но его появление было так неожиданно, что Саша Николаич и Анна Петровна невольно вздрогнули.
— Вы что же это? — спросил Саша Николаич. — Опять нездоровы, как говорит маман, если опять показываетесь в окне?
— Гнусные предположения, помилуйте, гидальго! Сегодня я как стеклышко и мог бы, не нарушив чистоту ваших заветов, переступить порог вашей хижины, если бы не некоторый изъян в деталях моего туалета, пришедшего в некоторый беспорядок за прошедшие три дня!
— Где это вы пропадали? — спросил его Николаев.
— Еще одна новая связь в аристократическом обществе!.. Ничего тут не поделаешь… Известное положение в свете обязывает!.. Объявился маэстро бильярдной игры; ну, понимаете, я и увлекся…
— Игрою?!
— Нет, коньяком. Коньяк у него просто удивительный! Он дышит, но зато и выдержать его для человека просто невозможно. Я из всех трех ночей только коньяк и помню, а потом там все сливается; ну и, по правде сказать, я никак не могу сейчас рассудить, что там сон, а что — действительность! Какие-то голоса… табачный дым… трубки!..
— Ну, я уйду! — сказала Анна Петровна вставая.
— Благодетельница!.. — остановил ее Орест. — Может быть, я шокирую вас? Так вы меня без всяких там церемоний в три шеи по загривку!..