Жанна де Ламот
Шрифт:
— Откуда вы знаете, что я была у господина Николаева? — проговорила она.
— Сначала успокойтесь, — произнес старик тихо, но внушительно, — и сядьте! Узнать, что вы ездили к Николаеву, было совсем не трудно, потому что вы справлялись о том, где его найти и где он живет… К тому же, поверьте, если бы обществу могло повредить ваше посещение Николаева, я сумел бы сделать так, чтобы вас вовсе не допустили к нему.
— Вы, значит, хотите сказать, — с живостью воскликнула Жанна, — я еще ничего не испортила и не могла испортить и что еще не все проиграно?
— Может быть, —
— Я никогда никому не говорила этого!
— Но думали, верно?!
Жанна остановилась и замолчала. Она была вынуждена согласиться, что действительно думала так.
— Ну а теперь, — продолжал Белый, — все-таки я вам скажу: «Надейтесь!» Есть немало вероятия в том, что состояние, находящееся теперь руках Николаева, перейдет к нашему обществу…
— Да неужели? — снова воскликнула Жанна, как бы вновь оживая. — Как же это так?
— Ну, об этом пусть знаю только я один, с вас же будет довольно и того, что я вам сказал сейчас.
— Но, видите ли, — принялась тут же возражать Жанна, — я вас потому и прошу сообщить ваш план, что в таком случае я и сама буду лучше действовать, зная, в чем дело. Моя опытность и знание людей могут быть полезны и вам.
— Не сомневаюсь! — согласился старик с нею. — Я и воспользуюсь ими, когда это будет нужно, вашим опытом и знанием людей, но делать вы будете только то, что вам будет указано, а в противном случае…
— Вы угрожаете мне?!
— Да, угрожаю!.. И моя угроза для вас не пустячная… Вы можете быть высланы отсюда в двадцать четыре часа, стоит мне только открыть одну маленькую подробность…
— Какую же подробность?
— Клеймо палача, выжженное на вашем плече…
Жанна вспыхнула и вся кровь бросилась ей в лицо; в первый миг она готова была задушить старика. Но его спокойные, даже как будто насмешливо-добродушные глаза остановили ее, и она почувствовала свое полное бессилие, потому что угроза была поистине страшна ей. Она тут же возненавидела старика за только что высказанное им, но ничего не могла сделать ему, потому что чувствовала, что он господствует над нею.
«Безжалостный, отвратительный, бессердечный человек!» — так думала она про старика, вся трепеща от едва сдерживаемой злобы к нему, и, вместе с тем, вынуждена была потупить свой взор и чуть не покорно склониться перед ним.
Выдержав длительную паузу, старик как бы говорил Жанне де Ламот своим молчанием: «Ну-ка, попробуй ответь мне, скажи хоть что-нибудь!» И только убедившись, что она ничего ему не пробует возразить, проговорил тоном, близким к тому, когда под видом просьбы отдают приказания:
— Ну, теперь расскажите мне о вашем разговоре с Николаевым!
Жанна глубоко вздохнула, справилась с собой и покорно начала рассказывать.
Старик несколько раз переспрашивал ее, видимо, очень интересуясь ее рассказом.
— Так он не отрицал, — сказал он как бы между прочим, — что в тайнике им
— В правом верхнем ящике бюро, — отчеканила Жанна, так же отчетливо, как это сделал бы офицер, посланный на разведку и докладывающий результаты ее.
— Вы знаете это наверное?..
— О да, наверное…
— Ну, а скажите, пожалуйста, когда он перебирал документы, не видели ли вы среди этих документов у него небольшого продолговатого куска синей золотообрезной бумаги с тремя строчками текста и подписью и печатью в углу?
— Вроде обыкновенной расписки? — проговорила Жанна.
— Вот именно! — подтвердил старик.
— Да, я видела такую, — кивнула Жанна.
Старик, казалось, был очень доволен ее ответами.
— Ваш визит к Николаеву, — проговорил он, — даром не пропал; вы сами, того не ведая, сделали несколько весьма ценных наблюдений и дали весьма интересные и нужные сведения! Можете удовольствоваться тем, надеяться на меня и терпеливо ждать, беззаботно предаваясь жизни, которая может устроиться для вас в Петербурге!..
Он встал, простился с Жанной поклоном и ушел.
Де Ламот, посмотрев ему вслед, почувствовала, что при всей своей злобе и ненависти, зародившихся у нее к этому человеку, он оказался первым и единственным, кто вынудил ее склониться перед собой.
Глава XX
Глава, из которой ясно, что Борянский незнаком с химией
Белый, оставив Жанну де Ламот и выйдя из дома, занимаемого ею, пешком направился по делам, уверенно поворачивая из улицы в улицу, очевидно, великолепно знакомый с расположением улиц Петербурга. Последнее, в сущности, совершенно противоречило уверенности его подчиненных, членов общества «Восстановления прав обездоленных», в том, что он только недавно приехал сюда из-за границы.
Он, по-видимому, знал не только улицы, но даже и закоулки, и проходные дворы Петербурга, пустыри, через которые живо пробрался почти на окраину города, на Слоновую улицу, которая была проложена всего шестьдесят семь лет тому назад и названа так потому, что здесь были тогда устроены загоны для слонов, присланных в подарок правительнице Анне Леопольдовне персидским шахом, который желал жениться на великой княжне Елизавете Петровне, впоследствии императрице.
Ни слонов, ни их загонов уже давно не существовало, и как раз на том месте, где когда-то был один такой загон, теперь стоял одноэтажный деревянный домик с мезонином, к которому и направился сейчас Белый.
Он миновал просторные сени, устроенные наподобие довольно длинной стеклянной галереи, и подошел к одностворчатой двери, возле которой на стене был прикреплен медный гонг и молоток еще по старинному обычаю семнадцатого века. Белый взял молоток и ударил им по гонгу три раза.
На этот его стук отворилось маленькое окошко в двери, из которого выглянул глаз и послышался тихий голос:
— Это вы, хозяин?.. Простите, я не узнал вашего стука.
Моментально послышался лязг отодвинувшегося запора, и дверь распахнулась.