Жанна де Ламот
Шрифт:
— Что такое?.. Что тут такое?
— Честь имею представить вам, гидальго, — объяснил Орест, — некоего сеньора, неизвестного мне происхождения, явившегося на любовное свидание с вашим бюро!
— Какого еще сеньора? — удивился Саша Николаич, все еще не понимая.
— А вот это надо еще выяснить, и, я думаю, при помощи жандармерии или полицейских агентов, — предложил Орест, даже и в этом случае не оставивший своей привычки пускать в ход высокопарные выражения.
Саша Николаич подошел ближе к вору, которого крепко держали за руки и плечи, взглянул ему в лицо и, хотя тот и отворачивался, тотчас же узнал его.
— Вы? — только и произнес он.
Это был когда-то хороший его знакомый, бывший граф Савищев.
— Отпустите его и оставьте нас одних! — приказал Саша Николаич таким тоном, что его послушались немедленно.
— Да, это я! — сказал бывший граф Савищев. — Вам везет, и ваш верх всегда надо мною. Теперь я в ваших руках и вы можете сделать со мной все, что хотите.
— Если бы это и в самом деле было так! — вздохнул Саша Николаич. — Тогда я бы постарался сделать все для вас, насколько это возможно, чтобы вы были довольны и счастливы!
— Но это не в вашей власти, — усмехнулся бывший граф Савищев. — Для этого вам необходимо не только вернуть мне мое состояние, но и титул, и положение.
Саша Николаич долго и пристально вглядывался в графа Савищева.
— Скажите, зачем вы пришли сюда? — сказал он, наконец, стараясь это сделать как можно тише и ласковее.
Но именно эта ласковость и была невыносимее всего для бывшего графа. Он, вероятно, предпочел бы, чтобы его арестовали и отвели в полицию, но видеть перед собой этого человека, который как бы связывался с несчастьями самого бывшего графа, казалось Савищеву невыносимым и ему было невыносимо же чувствовать к себе снисхождение и жалостливость Саши Николаича.
— Зачем я пришел сюда?! — сказал он ему с силой. — Затем, что ненавижу вас!
— За что же? — удивился Саша Николаич.
— Вам угодно знать, за что?.. Извольте, я скажу!.. За то, что в то время, как я лишился богатства, вы его приобрели; за то, что вы меня как бы вытеснили и занимаете мое место теперь в том обществе, в котором я родился и к которому привык… Вы — незаконный сын французского аббата, бастард, пользуетесь всеми правами дворянского происхождения, а я, прирожденный граф Савищев, объявлен незаконным!
— Но ведь не я виноват в этом!
— И я не виноват… Я не виноват ни в чем, а между тем ваше оскорбление, которое вы бросили мне в лицо, памятно для меня!..
— Какое оскорбление?!
— Вы мне крикнули…
— Да! Помню! — сказал Саша Николаич. — Я был неправ тогда… Мне не надо было забываться так… Простите меня!
(При последней встрече Саша Николаич назвал Савищева «жалким человеком» и указал ему на дверь). Бывший граф Савищев вздрогнул и топнул ногой:
— Да не великодушничайте!.. Мне ваше великодушие отвратительно! Понимаете вы, оно-то больше всего и оскорбляет меня!
Саша Николаич, добрый, простой и нехитрый человек, никак не мог понять, что творится в этот миг с его ночным незваным гостем. Он, напротив, хотел бы поговорить с ним в самом миролюбивом тоне…
— Вы не думайте, — принялся уверять он, — что мои слова были неискренни. Напротив, уверяю вас, что я от всей души хотел бы вам помочь…
— Не надо! Не надо мне вашей помощи! Я обойдусь и без нее! Как вы не понимаете, что ваше поведение со мной мне обидно! Ну, вы меня поймали ночью с помощью ваших холопов у себя в кабинете… Так вяжите… делайте то, что вам предоставляет закон, а не разыгрывайте тут благодетеля.
— Да нет же, я и не разыгрываю, уверяю вас! — с искренним чувством произнес Саша Николаич. — Если вы пришли сюда, чтобы… — он запнулся и с трудом договорил, — …чтобы взять денег, то я дам вам их, и никто не узнает об этом!.. Если хотите, я буду давать вам их каждый месяц!..
— Я ничего не хочу! — опять топнул ногой бывший граф Савищев. — И ваших денег мне не нужно, потому что у меня самого вполне достаточно их и я сам могу вам платить ежемесячно. Но раз уж судьба свела нас вместе, мне надо, чтобы вы иначе расквитались со мной!.. Я не так глуп, чтобы отдаваться в ваши руки в то время, когда вы думаете, что держите меня. Когда шел сюда, то принял свои меры…
С этими словами бывший граф Савищев выхватил из кармана обнаженный итальянский стилет и взмахнул им в воздухе. Но в тот же самый миг Орест, не удалившийся со слугами, а лежавший, притаившись, под окном, как он лежал и во время разговора Саши Николаича с госпожой де Ламот, одним прыжком очутился возле Савищева, остановил его руку, воскликнув:
— Помилуйте, сеньор, такие манеры не приняты в столичном аристократическом обществе, к которому мы с вами принадлежим…
Савищев рванулся от него, выпрыгнул в окно и побежал.
Саша Николаич удержал Ореста, который хотел последовать за ним, остановив его.
— Бог с ним! — сказал он. — Пусть он скроется, а вы мне лучше скажите, откуда вы взялись и каким образом застали здесь этого человека?
— Из дивана.
— Из дивана?!
— Да, гидальго. Я был, по деликатному выражению вашей матушки, «нездоров»!
— Ну, это-то не ново! Дальше?
— Ваша ирония неуместна, ибо она прерывает связь моего рассказа… Конечно, мы настолько интимны с вами, что я открыл вам тайну моего нездоровья, но если вы помните, у нас с вами есть условие, что я пьяным в вашу обитель не вхожу, а направляю свои стопы в палаццо моего собственного родителя. Но сегодня я, по забывчивости, попал в ваше священное жилище вдребезги пьяным… Виноват в этом главным образом господин Борянский, душа-человек, аристократ, и, одним словом, маэстро бильярдной игры. Но коньяк у него, этот коньяк и сгубил меня, и я до того забылся, что нарушил наше условие. Однако, вступив пьяным в ваши чертоги, я, очевидно, устыдился, не пошел открыто через всю комнату, а стал себе искать укромное убежище и нашел его в этом диване. Все это я говорю предположительно, ибо никаких деталей не помню. Но факт тот, что я проснулся от шума, вылез из дивана и нашел здесь, как оказалось впоследствии, бывшего графа Савищева.
— Он, значит, шумел тут?
— Да, очевидная его неопытность выразилась в неловкости: он уронил стул!..
— Но зачем же он явился сюда ночью? — недоумевал Саша Николаич.
— Гидальго! — успокоил его Орест. — Зачем нам ломать свои благородные головы над тем, что станет ясно, вероятно, в очень скором времени?.. Он тут рылся в ваших документах!
— В документах? — подхватил Саша Николаич. — Да… очевидно… они вон разбросаны по бюро… но эти документы не могут иметь никакого значения, кроме исторического!.. Это бумаги моего отца, которые я храню как память о нем… Другой же цены они не имеют… А знаете что? — вдруг сообразил он. — Ведь я, может быть, действительно оскорбил графа Савищева предложением денег? Он, по всем вероятиям, явился сюда, чтобы достать у меня касающиеся его документы. Сделал он это потихоньку, ночью, имея, вероятно, свои причины, чтобы сохранить инкогнито.