Жанна де Ламот
Шрифт:
Жанна задумалась, потом сказала:
— Моя задача действительно усложняется! Чтобы иметь дело с пьянчугой, хотя бы даже по внешности, мне нужно идти отыскивать его по кабакам, а это трудно уже потому, что я плохо владею русским…
— Орест Беспалов говорит по-французски… По кабакам вам его искать не придется, потому что несмотря на свое поведение он умеет дружить с людьми из так называемого порядочного общества. Между прочим, он в больших приятельских отношениях с Александром Николаевым и даже живет у него. Это тот самый человек, который помешал было нашему посланному достать у Николаева
— Кстати, об этом Николаеве! — проговорила Жанна. — Если не ошибаюсь, он знал вашу жену раньше, чем она стала ею?.. Он занимал комнату у чиновника, который воспитывал ее.
— Да, этот Николаев вечно и повсюду появляется у меня на дороге! — не без некоторого раздражения произнес дук Иосиф.
— Он имеет успех у женщин и умеет им нравиться! — как бы вскользь заметила Жанна.
— Ну что ж! У него есть все данные для этого! — рассудительно сказал дук. — Он молод, недурен собой, ловок и богат…
— Ну, конечно! — подхватила Жанна, — На балу у графа Прозоровского я видела, как много хорошеньких глазок искало его, а одни так чуть было не плакали из-за него!.. Это была маленькая племянница фрейлины Пильц фон Пфиль, приятельницы княгини Гуджавели, которая взялась вывозить эту племянницу… Бедная молодая девушка влюблена в господина Николаева, и вообразила, кажется, что он платит ей взаимностью, и была уверена, что он будет танцевать с нею мазурку, а он ее танцевал с вашей женой… И вот тут Наденька Заозерская…
— Кто это — Наденька Заозерская? — прервал ее дук Иосиф.
— Да это же племянница фрейлины Пильц фон Пфиль.
— Да, так что же она?..
— Я вам говорю, что она влюблена в Николаева и под влиянием своего чувства сейчас же приревновала его к вашей жене, княгине, хотя, конечно, княгиня и не подала к этому ни малейшего повода. Но Наденька Заозерская — вы же знаете влюбленных — в волнении говорила мне, что Николаев был влюблен в княгиню раньше, еще тогда, когда они жили под одной крышей, и княгиня-де чувствовала к нему склонность и не вышла за него замуж только потому, что у него не было средств, которых она искала в замужестве, что теперь их любовь проснулась снова, что Николаев — такой благородный человек, такой рыцарь, что не может не нравиться женщине, если захочет… Так говорила Наденька Заозерская и, признаюсь, я должна была в душе согласиться с нею во многом! В самом деле, будь я на месте княгини, то не смогла бы остаться равнодушной к такому поступку Николаева, как возврат двухсот тысяч без малейших колебаний. Один только этот факт мог бы увлечь ее, не будь у нее такого мужа, как вы…
Жанна, прекрасно знавшая человеческую природу, рассчитывала почти наверняка, что каждое ее слово попадет в цель и если не произведет на дука немедленного действия, то, как разъедающий яд, отравит его спокойствие. Она старалась сделать вид, будто не смотрит на дука, хотя и следила за ним уголком глаза…
Но лицо дука было слишком спокойным, чтобы по нему распознать, о чем он думает в настоящую минуту.
Сделав круг по саду, они как раз в это время подошли к дому, и дук дель Асидо круто повернул на балкон.
Жанна последовала за ним.
В гостиной лакей подбирал осыпавшиеся лепестки роз из букета,
— Где княгиня? — спросил дук Иосиф по-итальянски у лакея-итальянца.
— Княгиня пошла к себе наверх.
— У них был кто-нибудь?
— Да, только что.
— Кто именно?
— Синьор Николаев.
Дук Иосиф задумался, прищурил глаза, потом повернулся к Жанне и сказал ей по-французски:
— Я забыл вам сказать, что Орест Беспалов — сын того самого чиновника, у которого воспитывалась моя жена.
И, покончив на этом разговор с Жанной, он прошел наверх, к себе в кабинет.
Глава XXXIV
Медальон
Лидочка-графиня, как звали молодую графиню Косунскую, была в дурном расположении духа с самого праздника у графа Прозоровского, и ничто не могло ей вернуть обычной ее веселости. Она была капризна, рассержена, всем недовольна и несколько раз принималась плакать без всякого видимого повода. Однако повод у нее был и достаточно серьезный.
Не то, чтобы она так уж была влюблена в Сашу Николаича, напротив, при иных обстоятельствах, займись он исключительно ею, она перестала бы и внимание обращать на него; но дело было в том, что он первый из молодых людей, встречавшихся ей до сих пор, как бы пренебрег ею.
Своенравная, самолюбивая и своевольная Лидочка-графиня возненавидела за это его и знала, что никогда ему не простит этого.
Но именно поэтому-то ей и хотелось, чтобы Саша Николаич увлекся ею особенно сильно, чтобы отомстить ему, отплатив той же монетой, только сторицей, и посмеяться над ним, и прогнать его вон тогда, когда это для него будет вопросом жизни и смерти. Она решила, что сделает для этого все, и добьется своего.
Лидочка кипела внутри и не могла никак успокоиться.
В самом деле, она, графиня Косунская, из-за которой два ее соотечественника-поляка чуть не подрались на дуэли, она, танцевавшая мазурку, по ее мнению, лучше всех в Петербурге, должна была по милости этого Николаева (впрочем, тоже хорошо танцевавшего мазурку) пойти на этот танец с первым попавшимся ей кавалером, поскакавшим рядом с нею, как воробей по дороге.
Лидочка-графиня утешалась только тем, что пыталась приподнять завесу будущего. Она заставила старую кормилицу Юзефу, пользовавшуюся, впрочем, таким положением в доме, что ее звали не иначе, как панна Юзефа, гадать себе на картах.
Панна Юзефа славилась умением складывать карты и читать в них о том, что случится. Самой Лидочке-графине уже случалось испытывать справедливость ее предсказаний; поэтому она на этот раз особенно горячо потребовала, чтобы Юзефа сказала ей всю правду.
— Да нет, ты скажи, Юзефа! — повторяла она, положив оба локтя на стол и подперев кулаками щеки. — Ты мне скажи прямо, отомщу я ему или нет?
— Это так сразу увидеть невозможно! — рассудительно произнесла Юзефа и покачала головой. — Я вижу по твоим картам, что тебе предстоит всякое благополучие: богатство и жених будто бы даже королевской крови…