Жанна де Ламот
Шрифт:
— Это я-то кавалер?
— Ну да!
— Очень приятно!
— Таково правило маскарада.
— Опять?! А я думал, наоборот, тут есть такое правило, что платит тот, кто имеет деньги, потому что, согласись сама, кто же платит, не имея денег?
— Уж будто бы у тебя денег нет?..
— А ты откуда знаешь, что они у меня есть?
— Да уж знаю…
Теперь Орест был искренне удивлен. У него, действительно, были деньги, оставшиеся от рубля, взятого у Тиссонье, но он хотел было скрыть это.
— Ведь я знаю, и
— От кого же?
— От француза Тиссонье!..
Удивление Ореста достигло последнего предела. Ничего подобного он не ожидал. Он взял рубль у француза с глазу на глаз, никто этого не видел, и вдруг маска в маскараде говорит ему об этом! В чудеса Орест не верил, то есть не верил в то, что они могут случиться с ним, а потому теперь сообразил:
«Да это Тиссонье рассказал, вот и все!.. Но, в таком случае, кто же эта маска?»
Орест задумался, но не мог найти ответа на этот вопрос.
А вокруг шумели, говорили и смеялись в пестрой толпе, освещенной разноцветными фонариками. Все спешили и торопились, точно поскорей хотели воспользоваться теми двумя часами петербургской ночи, когда темнеет быстро, но и боялись, что быстрый рассвет разгонит их, пока они еще не успели устать от своего веселья…
«А ну ее совсем! — решил Орест. — Чего она меня дурачит, в самом деле? Загну-ка я ей что-нибудь такое!..»
Он принял величественно-рассеянный вид и заговорил так, будто между прочим, закинув голову и просто выцеживая слова сквозь зубы; усы у него при этом стали ежом.
— Конечно, у меня с французом Тиссонье есть своего рода расчеты… С тех пор как я волей-неволей примкнул к аристократическому кругу, я не могу вести свои счеты регулярно… Например, такое романическое происшествие, как сегодня… Хотя, слово Ореста Беспалова, мне довольно странно стать вдруг героем романа… Я бы скорее думал, что я — лицо историческое…
— Историческое? — переспросила маска.
— Да. К тому же у меня и наружность больше подходит… По-моему, у меня есть нечто робеспьеровское… и вообще судьба меня сталкивает с историческими личностями… Как, например, госпожа де Ламот — историческая личность?
— Что такое, госпожа де Ламот? Почему госпожа де Ламот?
— А так. Она у меня почему-то на языке в последнее время. Тут есть одно обстоятельство исторического значения, относительно госпожи де Ламот… Вспомнил же я это потому, что в маскарадах, говорят, надо историческую интригу проводить…
Маска вдруг оставила руку Ореста, и не успел он оглянуться, как она исчезла, а Орест остался, как потерянный. Вблизи себя в толпе он увидел несколько черных домино, но не мог распознать, которое он только что держал под руку. Он было сунулся к одному, но с этим домино шел какой-то плечистый, высокий господин, который так поглядел на Ореста, что тот нашел лучшим быстро пройти мимо.
Орест махнул рукой и, решив, что тут есть же, наверное, такое место, где пьют
Издали в толпе он увидел Сашу Николаича, который шел об руку с какой-то маской в белом домино и о чем-то с ней оживленно разговаривал. Орест нарочно отвернул в сторону, чтобы не встретиться с ним, зная, что тот определенно станет удерживать его от водки.
Глава XXXVI
Белое и черное домино
Саша Николаич в тот же день, как и Орест, получил записку на французском языке без подписи, которая приглашала его вечером приехать в общественный маскарад. Он сразу же каким-то инстинктом узнал, что тут дело касается княгини Марии, и решил поехать непременно.
В самом деле, едва только он появился на маскараде, белое домино с кокардой в семь цветов радуги, как будто ждавшее его, подошло к Николаеву. Его взяли под руку и он услыхал возле самого уха мелодичный голос, говоривший по-французски:
— Я от нее.
Саша Николаич не потребовал объяснений. Он сразу же понял, о ком пойдет речь, и только переспросил.
— От нее?
— Да, да, сама она не могла приехать, не знала наверное, будешь ли ты здесь, и прислала меня.
— Как же она могла сомневаться, буду ли я здесь?
— Записка была без подписи. Ты мог и не догадаться, что это от нее.
— Разве она могла сомневаться в этом? Как же мне было не догадаться?..
— Ну, вот так. Она велела сказать, что любит тебя…
Николаев весь вздрогнул и его щеки вспыхнули.
— Любит?! — повторил он. — Ты не смеешься надо мной, маска?.. Она так и велела передать мне?..
— Да, да, так и велела. Кроме того, она просила завтра быть в Летнем саду, в два часа дня… ровно в два часа дня, у статуи Венеры…
— Завтра?.. В два часа? — радостно проговорил Саша Николаич. — О, я буду там стоять и ждать с самого утра!
— Это будет неосторожно!
— Все равно!
— Нет, не все равно! Ведь, если увидят, как ты будешь торчать на одном и том же месте несколько часов подряд, а она потом придет туда, то будет ясно, ради кого ты стоял… Нет уж, приходи ровно к двум, иначе ты поступишь неосторожно… Ну, а пока прощай! Меня эта безобразная петербургская толпа утомляет и сердит… В Петербурге не умеют веселиться… Что мне сказать от тебя?
— Скажи ей, — начал Саша Николаич, но тут его голос оборвался, дыхание стеснилось и он только смог выговорить: — Скажи ей, что я люблю ее!..
— Будь спокоен, скажу! — шепнуло ему домино и, оставив его руку, так быстро и умело скрылось в толпе, словно растаяло, исчезнув…
Через небольшой промежуток времени у выхода сошлись два домино, черное и белое, и узнали друг друга по прикрепленным у них семицветным кокардам. Черное домино кинулось к белому, видимо, желая заговорить, но то остановило его, приложив палец к губам в знак молчания.