Жар-Цвет
Шрифт:
– Алексей Леонидович! – шептал голос Петрова над левым ухом Дебрянского. – Ты меня слышишь, понимаешь?
– Ну… что ж? Понимаю… – снисходительно отзывался Алексей Леонидович. – Вот только козы зачем?… Эх, напрасно я пил эту мастику!
А Петров шептал:
– Это не козы, а Лалы, они шпионят за нами, но ты их не бойся: граф Гичовский выучит их воздухоплаванию, и они улетят…
Лихорадочный кошмар мучил Дебрянского целую ночь, и целую ночь Петров нашептывал ему странные и глупые слова. К утру он представился Алексею Леонидовичу всего живее:
– Прощай,
– Ты, стало быть, из больницы-то вышел? – спрашивал Алексей Леонидович.
– Вышел, брат. Я теперь совсем здоров и свободен.
– Анна больше тебя не мучит?
– Анна тлен. Я сам Анна. Тра-ра-ра! Вот так дыра! Тля тлит тлен. Дотлею до тла и буду Анна.
– Да, бишь… позволь… я и забыл: ведь ты умер.
– Умер, голубчик. А ты ко мне на похороны не пришел? Свинство, брат.
– Откуда же ты, мертвый, узнал, что я здесь?
– Тра-ра-ра! Я теперь знаю все, что меня интересует.
– А почему я тебя интересую?
– Я тебя полюбил. Ты парень хороший. Я тебя стану беречь. Ах, Алексей Леонидович! Ты молодец, ты как себя показал, что молодец, я тебе и вчера за обедом, когда ты сделал предложение Зоице, шептал, что ты молодец…
– Так это ты меня хвалил и подбодрял?
– Тур-тур-тур… Тра-тра-ра… За здоровье жениха и невесты! Мое вам почтение! Ура!
– Ну, спасибо тебе, Петров, право, спасибо, товарищ…
– Но остерегайся, брат! Рискуешь ты, ох как рискуешь! Не тлит ли тлен сребра и злата? Против тебя, брат, сила собрана… большая… все гусары… тра-ра-ра… со двора. В замок… Рэтлер со двора.
– Стой! Вот ты узнал, где я, пришел…
– Ну?
– Да ведь ты – мертвый?
– Ну, мертвый?
– Значит, мертвый всегда может проследить и постигнуть живого?
– Ну может.
– Если так, то Анна… значит, тоже знает, где я… куда сбежал от нее?..
– Надо полагать, что знает.
– Отчего же она не преследует меня?
– Преследовала бы, кабы могла.
– Значит, не может.
– Как же ты-то можешь?
– Чудак ты! Да ведь я же не существо, а твое сновидение. А как существо я спокойненько лежу в Москве на Ваганьковском кладбище и разлагаюсь. Вот как совсем разложусь, перестану быть сном и опять стану существо!
– Врешь, лопух из тебя вырастет!
– Сам врешь! Лопух по-твоему не существо?
– Если ты не существо, как же я с тобою говорю?
– Да ты совсем не со мною, а с самим собою… сам же давеча сказал… Лопоухий!
– За что же ты ругаешься?
Но Петров вместо ответа сделал страшную гримасу, отрастил по обеим сторонам длинные ослиные уши и забормотал:
– Лопать… лопасть… лопата… Лопе де Вега… Клоп… салоп…. остолоп… Не иде в холопе… берегись! не попадись! холоп! хлоп! хлоп! хлоп!
– Отвяжись!
– Князь Вяземский дрался саблею, а Митька ослопом…
– Да мне-то что?
– Берегись: тебя слопать хотят… Лопари у финнов и шведов имеют славу самых злобных колдунов…
– Ну, это, брат, из географии. Залопотал!
– Я лопочу, я хлопочу… Лопни глаза, вывернись лопатка!.. Злые люди – злые силы… Злые силы – злые люди… Не зевать, хлопотать… хлопок скупать… галоп танцевать… А то рекрут будешь! Лоб! Хлоп! Хлоп! Иеронимус Амалия фон Курцгалоп!
Ночной бред свалил вместе с лихорадкой уже засветло, и Алексей Леонидович заснул было наконец крепко и сладко, но ненадолго. Кто-то забарабанил в дверь его номера. Дебрянский открыл глаза, удивленный яркостью белого дня, смотревшего в окна синими очами своими, и еще имея в голове остатнюю бредовую мысль:
– Евдокия Лопухина была первая жена Петра Великого, а невесту Михаила Федоровича звали Марьей Хлоповой…
– Тук! Тук! Тук! – звала дверь.
– Что это? Все еще во сне или наяву?
«Oh, ma charmante, Ecoute, 'ecoute ainsi L'amant, qui chante. Et pleure aussi!» – «О, моя очаровательная, слушай, слушай любовника, который поет и плачет» (франц) – запел за дверью хорошо знакомый голос.
– Граф Валерий!..
Глава 6
Граф Валерий Гичовский, обменявшись с Дебрянским новостями и принеся ему свои поздравления, поспешил с визитом к Вучичам. Старика он встретил на дороге, но Вучич настоял, чтобы Гичовский ехал на виллу, к Зоице, обещая вернуться очень скоро. Графу было нечего делать, он продолжал свой путь. Случилось так, что, кроме грума, отвесившего ему низкий поклон на крыльце, он никого не встретил в первых комнатах виллы. Хорошо знакомый с расположением дома, граф направился искать Зоицу на морской террасе. Но и здесь никого не было, кроме солнца, несносно палящего даже сквозь узор густо повисших виноградных лоз. Граф опустился в качалку – ожидать, пока появится какая-нибудь живая душа и доложит о нем хозяйке. Где-то вблизи он услышал гул разговора: спорили два женских голоса. Один как будто плакал, другой был резок и гневен. Гичовский вспомнил, что как раз у террасы, сбоку, в нижнем этаже находится комната Лалы. Он кашлянул раз, другой, но его не слыхали, разговор не прекращался, а, наоборот, все крепчал, становился все громче и резче. Гичовский невольно уловил несколько фраз, после которых он вдруг переменил свое намерение скромно удалиться, чтобы не стать непрошеным свидетелем чужих тайн, положил шляпу под качалку, притаился и насторожил уши…
– Нет, нет, нет! – говорил резкий голос. Гичовский едва признал его за голос Лалы. – Этого не будет никогда! Не валяйся у моих ног: это напрасно. Я не могу тебя простить, если бы и хотела; ты это знаешь. Зачем же эти просьбы и слезы? Все на ветер! Все на ветер!
Слов Зоицы Гичовский не расслышал. Злой хохот Лалы был на них ответом.
– Любишь! – вскричала она. – Ты его любишь! Какое мне дело до твоей любви? Как ты смеешь любить? Как ты смеешь говорить мне о твоей дрянной любви?