Жар небес
Шрифт:
Когда он впервые поцеловал ее, а это случилось через неделю, он сказал, что она пахнет жимолостью. Ее смех прозвенел в ответ, как крошечный колокольчик. Она обозвала его липовым поэтом.
Первый раз, когда он дотронулся до ее острых грудок, она сказала, что упадет в обморок, если он не перестанет. А если увидит папочка, то он заставит их пожениться.
Коттон сказал, что это его вполне устраивает.
Весть об их помолвке потрясла город. Чтобы успокоить свою изящную, как фарфор, и упрямую, как мул, дочку, Лоренты согласились на ее свадьбу с Коттоном Крэндолом. Для соблюдения приличий
Его совершенно не интересовало, что именно Лоренты рассказывали о нем своим чванливым друзьям. Он целиком отдался любви – к Мэйси и Бель-Тэр.
Легко, словно отлично смазанный поршень, Коттон вошел в дела компании. Когда правление восстало против его нововведений, он упразднил правление. Лесорубам он обещал, что прежде всего будет блюсти их интересы. Они не очень-то поверили сначала, но вскоре убедились, что Коттон Крэндол – человек слова.
Однако навести свои порядки в доме Коттону так и не удалось. Он скоро выяснил, что его прекрасная леди привыкла к полной бездеятельности и изнеженности. Для человека, для которого труд был необходимостью, единственным средством выживания, ее лень была непереносима.
Озадачивало его также глубокое отвращение Мэйси к сексу. В этом отношении она так же отличалась от Моники, как день от ночи. Правда, Моника была уже не девственницей, когда он встретил ее в убогом ночном клубе во Французском квартале в последние дни войны. В жизни он не встречал такой щедрой в любви женщины. Она любила неистово и верно. С той ночи ее постель ждала только его.
Они поселились вместе в захудалых меблирашках и все ночи проводили вместе, пока он не уехал на поиски работы. Это случилось через три года. Вопрос о женитьбе никогда не обсуждался между ними. Казалось, ей для счастья не было в этом никакой необходимости.
Коттон чувствовал, что у судьбы есть для него в запасе кое-что получше. И вот наконец он нашел обещанное в Лорентском округе. К несчастью, Мэйси не преувеличивала, когда сказала, что от его ласки она может упасть в обморок. Она действительно почти лишилась чувств в их первую ночь, когда он после нескольких часов уговоров и обниманий силой осуществил свои права.
Пока она плакала, он с раскаянием обещал, что худшее уже позади. Однако улучшений не последовало. Ей никогда не нравилось ничего из того, что он делал. День, когда она отказала ему навсегда, он запомнил на всю жизнь.
– Коттон!
– Да… слушаю тебя.
Шел дождь, и он не поехал на вырубку, а с утра сидел за письменным столом в кабинете за лестницей, склонившись над своими папками.
– Я приказала перенести твои вещи.
– Мои вещи?
– Да, из моей комнаты в другую, которая находится через холл.
Он так резко вскочил со стула, что тот отлетел назад и ударился о стенку.
– Какого черта ты добиваешься?
– Папа и мама никогда в жизни не жили в одной комнате. Культурные люди себе этого не позволяют. А это ночное… распутство, к которому ты привык, просто…
– Удовольствие. – Он подошел к ней, нагнулся к ее лицу. – Большинство людей считают, что это удовольствие.
– Я считаю это отвратительным.
Его гнев вдруг прошел. Одной из ее самых притягательных черт была недоступность. Он думал, что одолел неприступные стены замка и завоевал принцессу, но ошибся. Принцесса не снизошла до него. Для нее он оставался красношеим лесорубом, неуклюжим и низменным. Или, как она выразилась, отвратительным.
Чувство собственного достоинства не позволило ему обнаружить, как глубоко она ранила его.
– А как же дети? – холодно осведомился он. – Как быть с династией, которую мы хотели основать?
– Да, я, конечно, хочу иметь детей. Он нагнулся еще ниже, так что его глаза оказались на уровне ее глаз.
– Чтобы были дети, надо трахаться, Мэйси. Ее лицо, сразу покрывшееся пятнами всех цветов, доставило ему мстительную радость. Она отшатнулась, словно от удара. Однако устояла на том же месте, вызвав у него восхищение своей непоколебимостью. Восхищение, но не удивление – он знал, что кто-то из ее предков был героем Конфедерации.
– Я буду приглашать тебя каждый месяц, в дни, которые благоприятны для зачатия.
Она беззвучно удалилась.
Через несколько месяцев он обнаружил на берегу затона небольшой дом. И сразу же послал за Моникой. Тот сумасшедший день, когда она приехала с мальчишкой, врезался ему в память. Их встреча отнюдь не была безоблачной. Моника, выхватив нож, грозилась отрезать ему член, когда узнала, что он женат. Но он ясно объяснил причины, и ссора только поддала жару их страсти.
Голые и лоснящиеся, как выдры, они довели себя до изнеможения в душной спальне наверху. Это был последний раз, когда он пришел к ней без презерватива. Потом он тщательно берег свое семя для тех редких инъекций, которые ему было разрешено производить в безучастное, жесткое и сухое тело Мэйси.
Он никогда не входил к ней без приглашения. После того как они взяли на воспитание девочек, приглашения кончились. Он хранил слово, данное Мэйси, даже после ее смерти – так и не позволил Монике нарушать условия, которые поставил с самого первого дня ее появления в Бель-Тэр.
Моника никогда не жаловалась на такое положение вещей. Каждый раз, когда он появлялся в доме на затоне, всегда неожиданно, днем или ночью, она бросала все дела и давала ему все, в чем он нуждался, – пищу, встряску, сочувствие, веселье, разговоры и, конечно, секс. В ней никогда не иссякало любопытство по отношению к Мэйси, но ревности не было. Ревность не могла ничего изменить в ее положении. Это было бессмысленное, бесплодное чувство, разрушающее любовь, а ей хотелось отдать всю себя Коттону.
Боже, как он любил эту женщину!
Уже четыре года ее нет с ним, а боль утраты так же остра, как в тот миг, когда ее улыбающиеся губы прошептали его имя и тонкие пальцы разжались в его руке. И теперь память об этой улыбке больно сжимала слабые стенки его треснувшего сердца.
Глава 22
– Кэш!
Он остановился и обернулся. В дверях конторы стояла Шейла.
– Ты домой?
Он покосился на закатное солнце.
– Время заканчивать, не так ли?