Жар-птица. Свирель славянина

Бальмонт Константин Дмитриевич

ЗАГОВОР НА ПУТЬ-ДОРОГУ

Еду я из поля в поле, поле в поле, и луга, Долог путь, и нет мне друга, всюду чувствую врага. По вечерним еду зорям, и по утренней заре, Умываюся росою в раноутренней поре. Утираюсь ясным солнцем, облекаюсь в облака, Опоясался звездами, и светла моя тоска. О, светла тоска, как слезы, звездным трепетом жива, Еду полем, в чистом поле Одолень растет трава. Одолень-траву сорвал я, ей на сердце быть, цвети, Сделай легкой путь-дорогу, будь подмогой мне в пути. Одолей высоки горы, долы, топи, берега, Темны чащи, темны думы, тайну темного врага. Чтоб рука не поднималась, замышляющая зло, Чтобы в совести вспененной стало тихо и светло, Чтобы зеркалом холодным вдаль душа могла взглянуть Чтоб с цветком, с цветком у сердца, равномерно мерить путь.

ЗАГОВОР

ОТ ЧЕРНОЙ НЕМОЧИ

Птица летит за моря, Зверь за леса убегает, Дерево в дерево, искра в огонь ускользает, горя, Железо в руду, свою мать, земля в Мать-Землю вникает, — Так, Черная немочь, не мучай души, Не мучь и усталого тела, В черную тьму, в непроглядную Ночь поспеши, В пропасть, где Ночь без предела. Оставь Человека, недуг, Уйдите, болести, хворобы, Уныние, приступы злобы, Все корчи, которые узят, кривят мироздания круг. Да не будут умы как угрюмые гробы, Свет да войдет в бытие, Слово велико мое, В слове моем Человек воплощает желанье свое!

ЗАГОВОР ГРОМОВ

Гром с Востока означает изобилие во всем, Гром с Полудня — лето тепло, но созренье яблок трудно, Гром от Запада — так лето будет скудное дождем, Гром с Полуночи — так лето будет северно и скудно. Гром с Полуночи — замкнись в холодном царствии своем, Гром от Запада — слюбися с влажной тучей обоюдно, Гром с Полудня — в честь твою мы сок из яблок винный пьем, Гром с Востока, Гром с Полудня — гряньте в мире многочудно.

ЗАГОВОР ОТ СГЛАЗА

Бог, избавь от глаза нас, Защити на слабый час, Сохрани от черного, Серо-голубого, Ласкового, злого, Желтого, укорного, Синего, немого, От зеленолистного, Горько-ненавистного, Лживого, завистного, Ясного, лихого, Женского, мужского, И от полуночного, От совсем бессрочного, От непостижимого, Нам неощутимого, Но неотвратимого, Бог, избавь от глаза нас, В глазе жизнь — и смертный час.

ЗАГОВОР ПРОТИВ СМЕРТИ

Начертивши ножом Круговую черту, Углем ее обведя, И зажженной лучиной как глазом змеиным глядя. В полночасьи ночном, И зажженной лучиной, сосновой, отрезанный круг свой святя, Озаряя свою круговую черту, Я в молчаньи узоры заклятья, узоры проклятья плету Смерть заклинаю, — не белую, — черную, Желтую, серую, красную, Смерть я зову, отвергаю, Зарок налагаю На рабыню подвластную, Смерть, уходи, В сказку мою, в сказку жизни узорную, Смерть, не гляди, Смерть заклинаю я красную, От убийства, бесчасную, Смерть заклинаю я черную, От бесчестья, позорную, Смерть заклинаю я желтую, Смерть пожелтевшую, С жизнью живущую, с жизнью от лет ослабевшею, Смерть заклинаю ползучую, серую, Мутною тучей встающую, Чтоб закрыть, заслонить Красоту с жизнелюбящей верою, Серо-гнетущую, Самую тяжкую, самую в жизнях обычную, Соки в расцветностях пьющую, Тяжесть кошмарных повторностей, тускло растущую, С силой дневной, ежедневной, недельной, годичною, В плоскости все забывающей, краски стирающей, Счета не знающей, Счета не знающей, Незнакомой с какой бы то ни было мерою, Смерть заклинаю я серую, Чтоб в сад мой, в расцветнои различности дней, Когда я прослушаю песнь полнозвонности, Когда охвачу все пределы я, — В своей непреклонности, В освежительной силе своей, Пришла ко мне, белая, белая, Та, в нагорной одежде, что Смертью зовется, равно, меж людей, Но кого я Свободой, и Новою Жизнью зову в многострунностях песни моей.

ЗАГОВОР ОТ МЕТАЛЛОВ И СТРЕЛ

За горами за дольними Там Небо беззвездное, За горами за дольними Есть Море железное.Путь в Море бесследный, Есть в Море столб медный, На столбе том чугунный Пастух, От всех он живых вдали, До Неба тот столб от Земли, На Восток и на Запад чугунный Пастух Говорит, размышляя вслух. У того Пастуха убедителен вид, Он, заповедуя, детям своим говорит: — Железу, булату, синему, красному, Меди и стали, Свинцу, Серебру, золоту, ценному камню прекрасному, Стрелам и пищали, Борцам заурядным, кулачным, и чудо-борцу, Великий дает им завет Вы все, увидавшие свет, Железо, каменья, свинец, Другие металлы, узнайте теперь свой конец, В мать свою Землю сокройтесь, в глубины Молчанья великого, В безгласную Ночь, От лица светлоликого Прочь! Пищалям, кинжалу, ножу, топору — Кровавую кончить игру, Пусть на луке застынет навек тетива. Крепче кольчуги и тверже булата Воля, что сжата В эти слова, Я их замыкаю замками, и ключ Бросаю под Камень горюч, На дно, В железное Море. Да будет отныне решенье мое свершено!

ЗЫБИ ГЛУБИННЫЕ

Знак: ГОРНЫЙ ХРУСТАЛЬ 

Солнечный свет, проходя через горный хрусталь, зажигает огонь, который издревле зовется священным огнем.

Орфей

МЕЖДУ ОГНЕМ И ВОДОЙ

Море с Землей говорило: В ком из нас наибольшая сила? Земля отвечала вулканом: Во мне. Но хохот раздался в морской глубине. Земля обожгла все приморские страны, Но в Море подводные вскрылись вулканы, В огне. И в Мексике есть не один Геркуланум, Но свел ли кто счет всем потопленным странам, На дне? Море с Землей говорило: Что же, в ком наибольшая сила? Земля отвечала чуть слышно: Во мне. И цветок в предвечерней расцвел тишине. Море цветка не достало, Но верить в победу земную не стало. И тучку родила морская вода, И в тучке жемчужная светит звезда.

В НАЧАЛЕ ВРЕМЕН

Славянское сказание

В начале времен Везде было только лишь Небо да Море. Лишь дали морские, лишь дали морские, да светлый бездонный вкруг них небосклон. В начале времен Бог плавал в ладье, в бесприютном, в безбрежном просторе, И было повсюду лишь Небо да Море. Ни леса, ни травки, ни гор, ни полей, Ни блеска очей, Мир — без снов, и ничей. Бог плавал, и видит — густая великая пена, Там Кто-то лежит. Тот Кто-то неведомый тайну в себе сторожит, Название тайной мечты — Перемена, Не видно ее никому, В немой сокровенности — действенно-страшная сила, Но Морю и Небу значение пены в то время невидимо было. Бог видит Кого-то, и лодку направил к нему. Неведомый смотрит из пены, как будто бы что заприметил. «Ты кто?» — вопрошает Господь. Причудливо этот безвестный ответил: — «Есть Плоть, надлежащая Духу, и Дух, устремившийся в Плоть. Кто я, расскажу. Но начально Возьми меня в лодку свою». Бог молвил: «Иди». И протяжно затем, и печально, Как будто бы издали голос раздался вступившего с Богом в ладью: — «Я Дьявол». — И молча те двое поплыли, В своей изначальной столь разнствуя силе. Весло, разрезая, дробило струю. Те двое, те двое. Кругом — только Небо да Море, лишь Море да Небо немое. И Дьявол сказал: «Хорошо, если б твердая встала Земля, Чтоб было нам где отдохнуть». И веслом шевеля, Бог вымолвил: «Будет. На дно опустись ты морское, Пригоршню песку набери там во имя мое, Сюда принеси, это будет Земля, Бытие». Так сказал, и умолк в совершенном покое. А Дьявол спустился до дна, И в Море глубоком, Сверкнувши в низинах тревожным возжаждавшим оком, Две горсти песку он собрал, но во имя свое, Сатана. Он выплыл ликуя, играя, Взглянул — ни песчинки в руке, Взглянул, подивился — свод Неба пред этим сиял и синел вдалеке, Теперь — отодвинулась вдвое и втрое над ним высота голубая. Он снова к низинам нырнул. Впервые на Море был бешеный гул, И Небо содвинулось, дальше еще отступая, Как будто хотело сокрыться в бездонностях, прочь. Приблизилась первая Ночь. Вот Дьявол опять показался. Шумней он дышал и свободней. В руке золотилися зерна песку, Из бездны взнесенные ввысь, во имя десницы Господней. Из каждой песчинки — Земли создалось по куску. И было Земли ровно столько, как нужно, Чтоб рядом улечься обоим им дружно. Легли. К Востоку один, и на Запад другой. Несчетные звезды возникли вдали, Над бездной морской, Жемчужно. Был странен, нежданен во влажностях гул. Бог спал, но не Дьявол. Бог крепко заснул. И стал его Темный толкать потихоньку, Толкать полегоньку, Чтоб в Море упал он, чтоб в Бездне Господь потонул. Толкнет — а Земля на Востоке все шире, На Запад толкнет — удлинилась Земля, На Юг и на Север — мелькнули поля, Все ярче созвездья в раздвинутом Мире, Все шире на Море ночная Земля. Все больше, грознее. Гудят водопады. Чернеют провалы разорванных гор. Где ж Бог? Он меж звезд, там, где звезд мириады! И враг ему Дьявол с тех пор.

ГЛУБИННАЯ КНИГА

Восходила от Востока туча сильная, гремучая, Туча грозная, великая, как жизнь людская — длинная, Выпадала вместе с громом Книга Праотцев могучая, Книга-Исповедь Глубинная, Тучей брошенная к нам, Растянулась, распростерлась по равнинам, по горам. Долины та Книга будет — описать ее нельзя, Поперечина — померяй, истомит тебя стезя, Буквы, строки — чащи — леса, расцвеченные кусты, Эта Книга — из глубинной беспричинной высоты. К этой Книге ко божественной, В день великий, в час торжественный, Соходились сорок мудрых и царей, Сорок мудрых, и несчетность разномыслящих людей. Царь Всеслав до этой Книги доступается, С ним ведун-певец подходит Светловзор, Перед ними эта книга разгибается, И глубинное писанье рассвечается, Но не полно означается узор. Велика та Книга — взять так не поднять ее, А хотя бы и поднять — так не сдержать ее, А ходить по ней — не выходить картинную, А читать ее прочесть ли тьму глубинную. Но ведун подходит к Книге, Светловзор, И подходит царь Всеслав, всепобедительный, Дух у них, как и у всех, в телесный скрыт цветной убор, Но другим всем не в пример горит в них свет нездешний, длительный. Царь Славянский вопрошает, отвечает Светловзор. «Отчего у нас зачался белый вольный свет, Но доселе, в долги годы, в людях света нет? Отчего у нас горит Солнце красное? Месяц светел серебрит Небо ясное? Отчего сияют ночью звезды дружные, А при звездах все ж глубоки ночи темные? Зори утренни, вечерние — жемчужные? Дробен дождик, ветры буйные — бездомные? Отчего у пас ум-разум, помышления? Мир-народ, как Море, сумрачный всегда? Отчего всей нашей жизни есть кружение? Наши кости, наше тело, кровь-руда?»