Жар твоих объятий (Отвергнутая)
Шрифт:
— Не все мужчины такие дураки, как я.
В этот миг Филаделфия поняла то, чего не понимала еще минуту назад: он простился с ней.
Она начала подниматься, но цепкие пальцы Тайрона вцепились ей в запястье.
— Оставьте. Мне приходилось и раньше видеть его в таком настроении. Вы поступите правильно, если дадите ему возможность подумать.
Он был слегка удивлен, перехватив ее взгляд, полный ненависти, но быстро распознал, какая страстная натура скрывается под этой внешней благопристойностью. Откровенно говоря, чем больше он на нее смотрел, тем сильнее она заинтриговывала его, и он стал лучше понимать, почему Таварес так привязался к ней. Она вцепилась в бразильца мертвой хваткой.
Он медленно разжал свои пальцы и начал поглаживать тыльную сторону ее ладони.
— Я действительно могу сопровождать вас в Новый Орлеан, — сказал он, — и готов предложить вам все то, что предлагал Таварес.
Отдернув руку, Филаделфия положила ее на колени.
— Я сама могу оплатить дорогу. Мне нужна только ваша защита, мистер Тайрон.
— Есть одна маленькая проблема. — Откинувшись на стуле, Тайрон улыбнулся. — Все выглядит так, словно вы нанимаете меня. Вы не поинтересовались, какую плату я назначу за это.
Филаделфия сразу сообразила, что он хочет от нее, и дерзко ответила:
— Вы разыскиваете Макклауда, однако вы не знали, что он живет в Новом Орлеане, пока Эдуардо не сказал вам об этом. Вам искать его бессмысленно, потому что он мог изменить фамилию, а вы не знаете, как он выглядит. Вы возьмете меня в Новый Орлеан, так как я знаю то, чего не знаете вы.
— И что же вы такое знаете?
— Я знаю, как выглядит Макклауд!
Ее слова так удивили Тайрона, что он позволил ей подняться и уйти без единого слова протеста с его стороны. Ошеломленный, Тайрон смотрел ей вслед, заметив при этом, как она, проходя через длинный зал ресторана, плавно покачивает бедрами, от чего он внезапно почувствовал сильное вожделение. Оценивая ее, он совершенно упустил из виду, что и она могла оценить его. Ему необходимо добиться лишь одного: во что бы то ни стало разлучить ее со своим другом. Она согласилась поехать с ним в Новый Орлеан. Эдуардо слышал, что это было ее собственное решение. Как только он соблазнит ее — а Эдуардо к тому времени поостынет, — то просто уверен, что его друг придет к пониманию того, что ему еще раньше было известно о женщинах: они обладают такой же верностью, как и уличные кошки, и не стоят того, чтобы мужчина открыл им свое сердце.
Откинув голову, Тайрон расхохотался так громко, что люди, сидевшие за соседними столиками, вздрогнули, а главный официант поспешил к его столу, чтобы устранить причину беспорядка.
Новый Орлеан, август 1875 года
— Allez-vous-en! Allez-vous-en!
Филаделфия моментально проснулась от крика; ее сердце бешено стучало в груди. Кто-то зовет ее? Может, это Эдуардо? Какое-то мгновение она не могла понять, где находится. Она лежала на кровати с пологом на четырех столбиках и накинутой на нее москитной сеткой, через которую ничего нельзя было рассмотреть. Постепенно память к ней вернулась, и уже привычное чувство сожаления охватило ее. Она была не в Саратоге или Бель-Монте с Эдуардо. Филаделфия находилась в Новом Орлеане вместе с Тайроном.
Они приехали в город накануне вечером, путешествуя всю последнюю неделю сначала поездом от Нью-Йорка до Сент-Луиса, а потом вниз по Миссисипи на колесном пароходе. Не спрашивая ее согласия, Тайрон привез Филаделфию прямо в свой дом. Слишком уставшая, чтобы возражать, она прошла в отведенную ей комнату и легла спать.
Прошло уже более недели с той ночи, когда Эдуардо, быстро уложив вещи, уехал из «Грэнд-юнион», не оставив даже записки. Рассерженная и обескураженная, она до полудня просидела в четырех стенах, пока Тайрон не пришел за ней. Он спокойно отнесся
— Allez-vous-en!
Вздрогнув, Филаделфия села в кровати, прислушалась и поняла, что пронзительный крик доносится с улицы. Она откинула сетку и оглядела комнату. Простота комнаты резко контрастировала с богатой обстановкой В утреннем свете стены были такими же безупречно белыми, как и белоснежное белье, на котором она спала. Крик повторился снова:
— Allez-vous-en! Chien mechant! Merde! [1]
Что за странный французский? Кто кого должен прогнать? Спустив ноги с кровати, она быстро сунула их в атласные тапочки, накинула пеньюар поверх ночной рубашки из хлопка и заскользила к двери по полированному полу. Открыв высокую, до потолка, дверь, она вышла в галерею, и перед ней открылся совершенно незнакомый мир.
1
Убирайся прочь! Сумасшедшая собака! Дерьмо! (фр.)
Внизу она увидела внутренний дворик с чугунным фонтаном посредине. Жаркие лучи утреннего солнца заливали его ярким светом. Даже в тени чувствовалось горячее влажное дыхание Миссисипи. По краям дворика росли тропические растения, отбрасывая тени на пол, выложенный мозаикой, и цепляясь за высокие кирпичные стены дворика Толстые виноградные лозы обвивали стволы цветущих деревьев. Другие растения гнулись под тяжестью алых и золотисто-желтых цветов. Папоротники широко распушили свои листья-и были похожи на раскрытые веера. Сквозь густой кустарник, виноградную лозу и листья она увидела в конце сада другие строения. До нее донесся гул голосов и безошибочный запах кухни, нарушавших красоту и сияние освещенного солнцем дворика.
— Allez-vous-en!
Вздрогнув от крика у нее за спиной, Филаделфия резко обернулась и, увидев причину своего испуга, громко рассмеялась.
Из клетки, висевшей в одном из углов галереи, на нее смотрел большой зелено-желтый попугай. Она направилась к нему, и он, склонив голову, с подозрением уставился на нее одним блестящим глазом.
— Grosse bete, va-t’en! (Убирайся, животное! (фр.) ) — закричал он. Филаделфия улыбнулась и, приняв серьезный вид, спросила:
— Кого ты зовешь, дурачина, переросший воробей? — Подражая ему, она склонила голову набок и закрыла один глаз. — Я украшу свою чудесную соломенную шляпку перьями из твоего хвоста.
Попугай, казалось, понял ее угрозу, так как быстро переместился по жердочке на три ступеньки выше и издал истошный крик.
— От всего сердца приветствую вас в моем доме, мисс Хант. Надеюсь, вы хорошо спали.
Филаделфия снова вздрогнула и медленно повернулась. На другом конце галереи стоял Тайрон. Она посмотрела на дверь своей комнаты, потом перевела взгляд на двери за его спиной и определила, что их комнаты расположены далеко друг от друга. Интересно, как долго он стоял здесь незамеченным?
— Доброе утро, — сказала она как можно естественнее.
Он прислонился к перилам, зажав в левой руке сигарету. На нем были черные брюки, сапоги и рубашка с короткими рукавами. Когда он повернулся к ней лицом, то она увидела, что рубашка у него расстегнута.
Филаделфия открыто уставилась на его крепкую загорелую грудь, заросшую красновато-коричневыми волосами, и невольно сравнила их с черными шелковистыми волосами, росшими на груди Эдуардо.
Она опомнилась только тогда, когда он, положив руку на грудь, стал массировать ее, втирая в кожу мелкие капли пота, и в смущении опустила глаза.