Жаркая осень в Акадии
Шрифт:
Парней уже начала бить мелкая дрожь, когда сверху раздалось долгожданное «чи-чи», и вниз упал конец веревки. Упираясь ногами в обшивку, они начали карабкаться наверх.
Когда Мага перевалил через планширь корабля, он увидел тело кормового вахтенного, лежащего в луже крови, натекающей из располосованного горла. Впереди Кошмар, по-кошачьи бесшумно ступая по палубному настилу, нёсся в сторону носового вахтенного.
Через пару минут все было кончено. Хас взял фонарик «Петцл», который висел у него на шее на узеньком ремешке, и, включив синий свет, прикрывая его ладонью, дважды описал круг в воздухе. По этой команде три шлюпки, стараясь грести как можно тише, понеслись к кораблю.
Офицеры тем временем
30 сентября 1755 года.
Дом Лалушей у Пикту, восточная Акадия
Доктор Тома Пишон, ранее врач, а ныне английский агент
Неплохо живут контрабандисты… Точнее, жили – Лалуши ушли на своём баркасе буквально за несколько часов до того, как массачусетская милиция прибыла в их «гнездо» вскоре после зачистки Пикту. Основной их амбар был целиком и полностью разграблен, да и в доме они «постарались», но его, к счастью, не подожгли. Я заставил тех из них, кто остался в Пикту, доставить мне целую мебель, посуду и постельное бельё с одеялами – такое впечатление, что им пришлось отдать мне часть того, что они «позаимствовали» из селения – то-то у них столько телег с награбленным. Интересно ещё, как эти вояки будут воевать, если то, что дошло до меня с острова Святого Иоанна, воплотится в жизнь…
Сегодня вечером сюда должен прибыть «Барсук» с Мишо на борту. Да, Реми ещё тот ублюдок – терпеть не могу мужеложцев, да ещё и тех, кто делает это с маленькими детьми, – но после случая в Вилльбоне, в результате которого мы познакомились, он пообещал мне этого больше не делать. Слыхал я краем уха, что он не раз и не два нарушал своё обещание, но исключительно в зачищаемых акадских посёлках, так что я закрывал на это глаза. Да, он ублюдок – но он мой ублюдок [42] , и, пока Новая Франция не станет полностью английской, я его трогать не буду. А вот потом, я надеюсь, он получит по заслугам…
42
Выражение «он сукин сын – но он наш сукин сын» кому только ни приписывалось, в том числе Франклину Рузвельту про Сомосу, но сказано так впервые было на самом деле про одного американского политика (только вместо «сукин сын» там было сказано rascal, «каналья») в 1868 году. А Рузвельт такого не говорил – фразу в его уста вложил Корделл Холл в биографии, написанной после смерти Рузвельта.
Впрочем, я вполне могу понять, почему Мишо получился таким, какой он есть. Как мне рассказали в Вилльбоне, мать прижила его от одного из трёх сожителей, которых, кстати, всех звали Мишель – оттуда и придуманная ей для него фамилия, а потом его «пользовали» очередные её «спутники жизни». Но всё равно для английской Акадии – и любых других её владений – этот человек опасен.
Меня пронзила нежданная мысль: а какое будущее у меня после того, как Англия победит в этой войне и необходимость в моих услугах отпадёт? Чего только мне ни обещали – и крупного денежного вознаграждения, и врачебной практики в Лондоне, и английского дворянского титула… Будем надеяться, конечно, что они сдержат свои обещания [43] .
43
Пишон
Послал я его на остров Святого Иоанна для получения информации от Анн-Мари Тибодо – надеюсь, она смогла наладить контакты с русскими и людьми, близкими к ним, да и Леонар должен был доложить ей о том, как формируется и обучается ополчение. Да и, возможно, какие задачи им собираются ставить – вполне вероятно, что им хоть немного, да объяснили, к чему их готовят. А после нашей встречи Реми отправится на баркасе на Королевский остров – там, хоть остров тоже номинально был передан русским, до сих пор никого из них нет, и всё идёт примерно так, как и раньше. По крайней мере, так было до недавнего времени. Как бы то ни было, нет причины придумывать сложный метод засылки агента на тот остров – кроме Луисбурга, там практически нет ни солдат, ни какой-либо системы проверок.
Я налил себе из графина мартелловского коньяка и сделал небольшой глоточек. Да, я смог-таки найти замаскированное хранилище особо ценной продукции – что-то, наверное, Лалуши успели вывезти, но не всё. Там были и ценные ткани, и бочонки с дорогим вином и коньяком, и даже бочонок с набирающим популярность розовым игристым вином с виноградников Шампани. А я так по всему этому стосковался после того, как в последние месяцы мне пришлось пить ужасный английский джин и ещё более мерзкий шотландский виски…
Я так был занят смакованием божественного напитка, что не заметил, что в доме появились люди. Впрочем, я не ожидал увидеть никого, кроме Реми – дом охранялся «красными кафтанами», привезёнными мною из Босежура, – не буду же я доверяться мародёрам из Массачусется… А у них были строжайшие инструкции – не допускать в дом никого, кроме Мишо либо человека от Монктона, буде такой появится. Хотя, конечно, Монктону не было известно, где именно я нахожусь. А после этой встречи я собирался вернуться в Гаспаро на «Барсуке» – как я уже говорил, без Мишо, – а оттуда в Босежур через перешеек для доклада полковнику. Затем, конечно, вновь придётся возвращаться в эти же места, чтобы получить новую информацию от Мишо, на сей раз про Королевский остров.
Внезапно я оказался на полу с заломленными за спиной руками, и незнакомый голос сказал мне по-английски:
– Ну что, Пишон, помогли тебе твои англичане?
1 октября 1755 года. Квебек
Кузьма Новиков, он же Ононтио, кузнец и представитель русских в Новой Франции
Каких только людей можно повстречать у мсье Жерома! Тут и почтенные негоцианты, у которых в кошельке звенят золотые луидоры и гинеи, и бедно одетые рыбаки и охотники, у которых и кошельков-то нет, а если порыться в их карманах, то вряд ли можно найти с десяток мелких монет…
А сегодня к хозяину дома, в котором остановились мы с Василисой, заявился бравый военный со своей супругой. Почему военный? А потому, что мсье Жером называл его майором и был к нему весьма почтителен. Да и глубокий шрам на лбу гость получил явно не во время кабацкой драки. К тому же на левой руке майора не сгибался мизинец. На боку его висела длинная шпага в потертых ножнах. Она была непохожа на жалкие зубочистки, которые так любят носить наряженные в расшитые одежды кавалеры, пытающиеся изобразить из себя настоящих рубак. Звали его Пьер Габен. Мне он почему-то сразу понравился. Надо будет потом поподробней расспросить о нем мсье Жерома…