Жаркая осень в Акадии
Шрифт:
Выстрел! Перезарядка – передвигаешься чуть в сторону, чтобы выйти из клуба дыма, открываешь затвор, вставляешь пулю, добавляешь пороха – чуть больше, чем нужно – закрываешь затвор, лишний порох стряхиваешь. Выстрел! Перезарядка. Выстрел! Перезарядка. Не успел…
– Всё, минута прошла! – сказал Хас. – Три выстрела в минуту – неплохо. Лёня, посмотри, что там с мишенями.
– В умелых руках было бы быстрее, – сокрушённо пробормотал я.
– Все три в кругу, «девятка», «восьмёрка» и «шестёрка», – послышался голос Леонида.
– И это на двухстах метрах, – удивился наш командир. – Неплохо стреляешь…
– Да что я… это у винтовки такая точность. Испытывал её и на трёхстах – вот, другая чёрточка на целике, – но там
– И сколько таких винтовок ты можешь произвести?
– Три готовы, три в процессе изготовления, на каждую уходит в общей сложности по две недели – как вы и присоветовали мне, работаем методом конвейерной сборки. Ленотр и Жосслен делают ложи, Метцелер с подмастерьями варит сталь, Андрей с Акимом – стволы, а я работаю над затворами.
– Сможете сделать дюжину к концу месяца?
– Сможем, наверное, и побольше – среди беженцев нашлись новые оружейники, деревщики и кузнецы. Единственное, что нас тормозит – это затворы, там слишком уж ювелирная работа. Я хочу попробовать научить либо Андрея, либо Акима, но стволы тоже дело важное – как вы и говорили, мы делаем стандартный диаметр ствола, да и правильная нарезка важна. Кроме того, они наловчились делать целики.
– Женя, ты мастер! – это было сказано уже по-русски.
Я зарделся – ведь у нас не принято хвалить за хорошую работу. Мои соплеменники-швабы говорят «ned dadld isch gnuag globt» – не поругал, значит, достаточно похвалил. И ответил:
– Мастер – это мой учитель, светлой памяти Фридолин Фаренбах. Ему я обязан всем, в том числе и идеей этой винтовки.
Помню, когда я был на третьем году обучения, мастер привёз из города какие-то чертежи с текстом по-французски.
– Вот это, мой мальчик, – показал он мне эту бумагу – конструкция затвора для казнозарядной винтовки, изобретённой две декады назад Исааком де ля Шометтом. Он сумел заинтересовать Морица Саксонского, который потом стал маршалом Франции, и тот запатентовал эту конструкцию в тридцатом году. Но, насколько мне известно, так эта идея и была позабыта – слишком уж она была сложной. А мы с тобой попробуем довести её до ума. И затвор, и ствол… [51]
51
Примерно то же в реальной истории сделал майор Патрик Фергюсон примерно в 1770 году – с описанным здесь затвором, нарезным стволом, и целиком на 200 и 300 ярдов. В умелых руках она производила от шести до восьми выстрелов в минуту, а точность и дальнобойность её была непревзойдённой на тот момент. Но на вооружение её принимать не хотели, так как она стоила примерно в четыре раза дороже, чем «Brown Bess» – «Смуглая Бесс», стандартный пехотный мушкет того времени. Чтобы продемонстрировать её преимущества, Фергюсон с небольшим отрядом, вооружённым его оружием, отправился в Америку, где эта винтовка показала себя очень хорошо. Есть сведения, что из неё могли в 1777 году застрелить Джорджа Вашингтона – вот только стрелок не захотел стрелять ему в спину. Увы, Фергюсон был убит из засады в 1780 году, после чего английское командование расформировало его отряд, а винтовки отправились на склад. А английская армия воевала с «Браун Бесс» ещё очень долго. Подобным занимались и немецкие оружейники, но и там дальше опытных образцов дело не пошло.
Все эти годы мы всё свободное время посвящали этой винтовке. Мы и переделали затвор, и придумали, как изготавливать нарезной ствол примерно одинакового диаметра, и стандартизировали боеприпас. Изготовили мы три образца. Один из них купил какой-то заядлый охотник, две другие винтовки так и остались непроданными, но герр Фаренбах не унывал – денег на жизнь ему и так хватало, и, как он говорил, покупатель рано или поздно найдётся. Чертежи после смерти мастера попали к его брату, где, как я полагаю, благополучно сгинули, но для меня нестоило больших усилий вспомнить все наши наработки.
Ну
Часть II. Пяди и крохи
8 октября 1755 года.
Леса Акадии к северо-западу от реки Тидниш
Франсуа-Анри Лефевр, отставной мажор [52] , а ныне владелец фермы по разведению лошадей
«Ту-ту-ту», – заунывный крик мохноногого сыча я услышал издалека – слава Господу нашему, Иисусу Христу, слух у меня до сих пор неплохой. Днем эти пернатые бестии, как правило, спят, поэтому я могу полностью быть уверен, что это кричал один из моих сыновей – именно такой у нас с ними был условный сигнал.
Через десять минут на поляне появился Рене, мой старший сын. Мы обнялись, после чего он сразу перешел к делу, как я его и учил. Ведь, когда ты служишь в драгунах, у тебя просто нет времени долго точить лясы, как это любят делать пехотинцы и моряки… А я двадцать пять лет отслужил его величеству королю и дослужился до мажора, прежде чем выйти в отставку вскоре после окончания войны с этими английскими мерзавцами. А на деньги, которые мне удалось скопить за эти годы, я открыл конскую ферму – и с тех пор поставлял коней французской армии. Тогда же я женился, и моя Марта родила мне семерых сыновей. Все они помогают мне на ферме. Пятеро из них уже женаты, и Марта вместе с нашими невестками занимается пошивом одежды. В том числе и униформы – и для своих, и для росбифов – понятно, что они враги, но это ладно. А вот коней я продавал только своим.
52
Majeur (фр.) – старшина.
Сразу после падения Босежура я решил, что под англичанами жить не буду – это было еще до того, как англичане начали жечь акадские поселения и изгонять мирных людей с их пепелищ. Старшие сыновья с семьями и с моей Мартой сразу же ушли на остров Святого Иоанна, а двое младших остались со мной на моей заимке к северу от Босежура, в лесах недалеко от сожжённой англичанами индейской деревни. Как только окрепнет лед, мы уйдем с нашими конями туда, куда еще не успели дотянуться руки врага – в Луисбург, единственный сохранившийся французский форт, где мои кони будут востребованы, да и умение наших женщин шить тоже пригодится.
– Отец, – сказал Рене. – А на острове Святого Иоанна теперь обосновались русские.
– Какие такие русские?
– Самые настоящие. Они пришли туда по договоренности с губернатором де Меннвиллем. Именно они и прислали меня к вам.
Да, у нас в семье дети обращались к родителям на «вы», как и положено в хорошо воспитанных французских семьях.
– И что же они хотят? – озадаченно спросил я.
– Они собираются отвоевать оба форта на перешейке, – сказал сын, – а может быть, и не только эти форты.
– И сколько их всего? – сообщение о том, что в наших краях появилась сила, способная противостоять проклятым лимонникам, удивила меня.
– Примерно с десяток. Но именно они помогли нашим наголову разбить англичан в битве при Мононгахеле – более того, рассказывают, что без них армия Брэддока, скорее всего, взяла бы форт Дюкень.
– Эти еще не такое расскажут, – я покачал головой и, улыбнувшись, взглянул на сына. – Запомни – нигде так лихо не врут, как на войне и на охоте.
– Они как раз ничего и не рассказывали, – усмехнулся Рене. – О случившемся я узнал от человека, бывшего там и видевшего все своими глазами.