Жаркая вечеринка
Шрифт:
Обойдя все комнаты первого и второго этажа, ванну, туалет и никого не обнаружив, я по винтовой лестнице спустилась вниз. В коридоре, ведущем в подвал, тускло светилась лампа без абажура. Пахло сыростью, на стенах серо-зелеными пятнами проступала плесень. Я отодвинула тяжелый, покрытый ржавчиной засов и, нащупав на стене у двери выключатель, зажгла свет.
Войдя в подвал, я поежилась, здесь было даже холоднее, чем на улице, под ногами был голый бетон.
Абрамов, весь гардероб которого составляли белые трикотажные трусы, был прикован наручниками к толстой скобе, вбитой в стену на уровне
Его била сильная дрожь. Когда я вошла, он повернул ко мне бледное, испуганное лицо. Его бессмысленно блуждающий по серым стенам взгляд наконец остановился на мне. Страх на его лице сменился удивлением и робкой надеждой.
— Подумать только, какая неожиданность! — иронически воскликнула я, приближаясь к Абрамову.
— Ради бога, освободи меня. — Он с мольбой посмотрел мне в лицо.
— В прошлую нашу встречу вы показались мне более уверенным в себе.
— Ты заодно с ними? — Он ошалело вращал глазами. Надежда, теплившаяся в них, уступила место холодному отчаянью.
— Вы не угадали. Я же говорила вам, что я частный детектив и привыкла к самостоятельности. Я готова вам помочь, если вы дадите слово честно ответить на все мои вопросы. К тому же мне искренне жаль Катерину, я не хотела бы, чтобы вместо крепкого мускулистого парня ей досталась бесформенная глыба льда. — Я закурила и, пододвинув лавку поближе к скобе, уселась на нее. — Так вы согласны, Анатолий Иванович?
— Какого хрена ты еще спрашиваешь, быстрее задавай свои вопросы.
Я усмехнулась, подумав, что парням из джипа нужно было подождать не больше двадцати минут, чтобы Абрамов стал покладистым и сговорчивым.
— Что за ребята вас здесь приковали? — спросила я у этого трясущегося Прометея.
— Я почем знаю? — передернул плечами Анатолий Иванович.
— У меня времени немного, а вот у вас его, как я вижу, прорва, — я насмешливо посмотрела на него, в то время как голос мой звучал твердо и бесстрастно. — Вы, наверное, хотите дождаться ваших знакомых? В таком случае мне здесь нечего делать. Прощайте.
Я поднялась и направилась к двери.
— Подожди, — Абрамов окликнул меня, когда я была у самого выхода, — ты ведь не оставишь меня, так?
— Это еще почему? — искренне удивилась я и обернулась, — с какой стати я должна что-то для тебя делать?
— Это негуманно, бросать меня в таком положении, — в голосе Абрамова зазвучали требовательные нотки.
Видимо, поняв, что я не заодно с его обидчиками, он не мог отыскать причину, по которой я могла оставить его в этом гиблом месте. Он решил, что я играю с ним. Чтобы развеять его иллюзии, я сухо сказала:
— Ты, наверное, думаешь, что я случайно здесь оказалась или что у меня больше дел нет, как вызволять тебя из плена? А может, ты решил, что я чем-то обязана Катьке или тебе и готова ради этого рисковать своей жизнью? Так вот, объясняю на пальцах: если у нас не получится откровенного разговора, то я здесь не задержусь ни на минуту. Умные люди в
Конечно, я бы не оставила этого самонадеянного болвана в этом холодильнике, еще насморк подхватит! Но должна же я была как-то его расшевелить!
— Нет! — заорал Толик. — Не уходи!
— Значит, пообщаемся?
— Да, — выдохнул он с грустным облегчением и как-то сразу сник.
— Тогда вперед, — я снова присела на скамейку, — твои друзья могут вернуться.
— Они не друзья мне.
— Кто же тогда?
— Люди Грушина, вернее, не его.
— Чьи же тогда?
— Вайса.
— Это что, имя?
— Нет. Это от фамилии — Вайсман.
— Яков Григорьевич? — я удивленно приподняла брови.
— Он самый, — Анатолий Иванович дрожал, переступая с ноги на ногу.
Я пододвинула ему башмаки, валявшиеся неподалеку, и накинула на его голые плечи дубленку.
— Ну вот, а говорил, что не знаешь, — укоризненно произнесла я.
— Теперь он просто так от меня не отстанет.
— Что он от тебя хочет?
— Чего, чего — денег, конечно.
— За сахар?
— Да, будь он неладен.
— Так отдай, может, он и отстанет.
— Ха, легко говорить, отдай, — криво усмехнулся Абрамов, — денежки-то тю-тю.
— Что значит тю-тю? Пропил, что ли? — подковырнула я его.
— Скажешь тоже, пропил, что мне, пить не на что? — Казалось, к нему вернулось его прежнее самодовольство. — Денежки пошли на избирательную кампанию Грушина.
— Что ты мне мозги пудришь, Анатолий, я ведь могу обидеться и уйти.
— Ничего я тебе не пудрю, — насупился он, — Грушин передал мне этот сахар без документов, чтобы я продал его, а деньги отдал ему на выборы. За это он пообещал — после того как его изберут, конечно — льготные кредиты, поддержку и тому подобное. Ну я так и сделал.
— Ты хочешь сказать, что вернул ему деньги?
— Господи, ну конечно, вернул, что я, враг себе, что ли?
— Чего же тогда он требовал от тебя в сауне?
— Как чего? Еще денег. Выборы — это же как прорва, сколько ни дай, все мало!
— Так он хотел, чтобы ты дал ему как бы в долг?
— Ну да. И я пообещал немного наскрести, но Грушина кто-то утопил. Теперь эти сволочи требуют у меня деньги за сахар. Я им говорю: отдал лично Грушину, а они ничего слышать не хотят. Вот приковали, как партизана.
У Абрамова сохранилась еще способность подшучивать над собой.
— Ладно, с этим все ясно. Теперь объясни мне, пожалуйста, Толя, у жены Грушина есть какая-то доля в его предприятии?
— Теперь есть. Знаешь, наверное, супермаркет «Юпитер» недалеко от Волги? Грушину принадлежало полмагазина, после его смерти его доля автоматически переходит Тоньке.
— А кому принадлежит вторая половина?
— Вайсу, насколько мне известно.
— Понятно.
— Сними ты наконец с меня эти гребаные браслеты, а не то я сейчас околею.