Жаркие горы
Шрифт:
Сержант слышал, как пули ударяли в камень над ним с тупым звуком, будто кто-то бил палкой по сырому песку.
Его так и подмывало вскочить, отбежать, перекатиться в сторону, но он понимал, что все эти броские киноприемы в данной ситуации ничего хорошего не дадут. Сейчас только хилый бугор да серый камень прикрывали его от прямых попаданий. Лишись он укрытия, и духи свое возьмут сразу. Они не промахнутся.
Автомат неожиданно застучал совсем рядом, чуть правее его. Кто-то из солдат перескочил
Синяков ощутил волну радости. Не зря все же они занимались в дни, свободные от походов. Не зря! Тяжело в ученье, куда тяжелей в бою. Но если знаешь реальные трудности, как-то смелее принимаешь их на плечи, чем если бы они обрушились на тебя внезапно.
«Сейчас духи уйдут», — решил Синяков.
Он подобрал длинную каменную сосульку, надел на нее каску и стал осторожно приподнимать над укрытием.
Выстрел с той стороны грянул внезапно. Каска глухо ухнула и, отброшенная ударом, покатилась в сторону. Синяков тихо выругался. Надо же так сглупить! Теперь придется лежать, пока не стихнет перестрелка.
С противоположной стороны реки дробно рассыпался гулкий стук двух десятков автоматов. Отстукав, они смолкли.
— Духи сдаются! — закричал позади Синякова горластый Васьков. — Смотри в оба, ребята!
Синяков встал и пошел поднимать свою каску. Она лежала торчком, застряв между двух камней. На крутом боку ее темнела глубокая вмятина.
— Что, Коля, — сказал, подходя к Синякову, ефрейтор Квасов, — казенное имущество калечишь?
Держа автоматы на изготовку, ребята стали прочесывать кустарник.
К майору Полудолину, еще не остывшему от горячки схватки, подошел лейтенант Максимов. Сдвинул каску на затылок, вытер рукавом мокрый лоб. Доложил уныло:
— Все, товарищ майор, двадцать два духа сложили оружие.
— Почему такой хмурый? — весело спросил Полудолин. Он еще не знал, что командиру после боя, не выслушав всех докладов, радоваться преждевременно. Нужно уметь сдерживать чувства, даже если они и переполняют тебя.
— Ефрейтора Глазова убили, — доложил Максимов. — Наповал.
— Где? — спросил Полудолин.
Настроение враз померкло. Тупое, сонное безразличие захлестнуло сознание. Только усилием воли Полудолин заставил себя сдвинуться с места.
— Пойдем.
Они вышли к берегу реки. Глазов лежал непохожий на себя, непривычно спокойный. Голова подоткнулась под большой, обшелушенный ветром камень, обе руки и пулемет оказались под телом. Лицо белело как гипсовая маска.
Полудолин посмотрел на стоявших вокруг солдат. По взглядам и выражению лиц понял — от него ждут каких-то слов. Но слова, нужные для подобного случая, на ум не приходили.
— Вот так, ребята, — только и сказал
Полудолин устало сел на камень рядом с телом, безвольно опустил руки между колен. Смерть впервые прошла совсем рядом с ним, и он ощутил глубокое отвращение ко всему, чем вынужден был заниматься.
«Я не боюсь смерти, — подумал он. — Жалко, конечно, умирать, но чего, собственно, жалеть? Произойдет это годом раньше или десятью позже, все одно — произойдет. И я ведь о том, что умер, сам никогда не узнаю, как не знал об этом Глазов. Мою смерть увидят и оценят только другие. Так чего же бояться?..»
Как ни убеждал он себя в нормальности происшедшего, — война все-таки! — как ни пытался внушить себе полное безразличие к смерти, на душе было гадко и возможное расставание с миром казалось просто ужасным.
— Товарищ майор, — тряхнул его за плечо лейтенант Максимов, — к вам пришли. Пожалуйста…
— Да? — Полудолин отрешенно встал. — Кто пришел?
— Афганский взводный. Это его ребята броском прижали духов. Вот он. Переводить будет рядовой Акбаров.
Полудолин с удивлением смотрел на командира афганцев. Совсем еще мальчик — бебрито (то есть безусый), тощий — тонкая шея в воротнике хомутом, впалые щеки и темные, живые, горящие отвагой глаза. Вооруженный двумя автоматами — один на шее, другой перекинут через плечо, — в другом месте и в другое время он сошел бы за юнца, решившего поиграть в солдатики. Но все, что успел сообщить по радио Щурков о джагре — битве, которую дал душманам взвод афганцев, попавших в окружение, заставляло видеть в пареньке настоящего командира, пылкого, боевого, решительного и, главное, хитрого.
Полудолин крепко пожал твердую ладонь афганца. Представился кратко:
— Майор.
— Ахмад, — в свою очередь сказал афганец. И, широко улыбаясь, поблагодарил: — Ташакур кавем, товарич. Хэ. Хорошо. — И быстро заговорил по-своему.
— Он предлагает вместе провести амал, — перевел Акбаров. — Как это? Да, лучше, наверное, сказать — акцию. Говорит, нас теперь очень много. Надо ударить. Быстро бить надо, пока бандиты не ушли в горы. Нельзя дать им убегать. Это плохие бандиты. Их ангризи готовили.
— Что такое ангризи? — спросил Полудолип.
— Виноват. Ангризи — значит английцы.
Полудолин положил руку на плечо Ахмада. Тот довольно улыбнулся.
— Скажите ему, Акбаров, амал мы отложим. Сейчас еще не время. Надо немного подождать.
— Ахмад говорит, он подчиняется. Вы большой раис — начальник. Но сам бы он не ждал.
— Надо, — твердо сказал Полудолин. Тон его был таков, что Ахмад подтянулся и вскинул руку к фуражке.
— Он согласен, товарищ майор, — перевел Акбаров, выслушав Ахмада. — Если надо, подождет.