Жаркий сезон
Шрифт:
— Это не кровь, а ржавчина. — Кэрол улыбается, как будто это какая-то понятная лишь им двоим шутка.
— Не обязательно, — отвечает Морис. — Есть определенный резон сохранять то, что может быть, а может и не быть кровью. Усиливает ощущение подлинности.
Они продолжают глядеть друг на друга, не обращая ни на кого внимания. Что это — наглость или невинность? Тереза украдкой смотрит на них из другого конца зала, и Полина знает, о чем та думает. «Они — да? Или нет? Может быть, я все выдумываю?»
— Ржавчина, — говорит Кэрол.
— Может
И они уходят в следующий зал, не оборачиваясь, не проверяя, где все остальные.
Полина подходит взглянуть на капканы, видит острые зубья, простой, но мощный механизм. Тереза встает рядом, глядит в витрину невидящими глазами. У Полины такое чувство, что весь зал наполнен беззвучным криком. Вот только чьим? Какого-нибудь несчастного браконьера полуторавековой давности? Или Терезы, с ее потаенным горем?
— Отвратительное место, — говорит Полина. — Идем отсюда и поищем, где можно выпить кофе.
Ужин у Полины на кухне. Пять человек плюс бестелесное присутствие Люка, который по временам вздыхает или сопит из белой тарелки аудионяни. Выпивать начали еще раньше в саду, потом одолели копченую скумбрию, которую Полина подала на закуску, теперь приступили к рагу. Морис в ударе. Он дирижирует разговором, артистично обрывает неинтересные темы и начинает новые. Его внимание разделено между всеми строго поровну. Он грубовато-дружелюбен с Джеймсом и Кэрол, причем над Джеймсом еще и добродушно подтрунивает — это, похоже, существенная черта их отношений. Когда обращается к Терезе, то в голосе звучат ласковые нотки. Особенно предупредителен с Полиной — то ли потому, что официально они все у нее в гостях, то ли по другой, более сложной причине. Сейчас он откупоривает очередную бутылку из тех, что принес к столу.
— Еще одна? — спрашивает Тереза.
— Еще одна. — Морис умиротворяюще похлопывает ее по плечу. — Мы ведь заслужили, правда, Джеймс? Работаем все выходные.
Джеймс протягивает бокал:
— Как сказать. Я почти не ощущаю это как работу — два часа над восьмой главой и прогулка по музею.
— Мне в музее понравилось, — говорит Кэрол. — Как будто побывала на съемках фильма по Томасу Гарди. Хочется жить там, ходить в длинной юбке и шали, как Тэсс.
— Не представляю тебя работницей на ферме, — замечает Джеймс. — Хотя выглядишь ты подходяще, осталось тебя правильно одеть.
Кэрол корчит гримаску. Верно, думает Полина. Убрать дизайнерскую футболку, васильково-синюю, под цвет глаз, белые джинсы и кроссовки, взлохматить стрижку за пятьдесят фунтов, добавить немного грязи и мозолей на руки — выйдет тот самый типаж. Розовощекая простушка. Молодость, здоровье, чувственность.
Морис широко улыбается:
— А вам как понравилось в музее, Полина?
— Не понравилось. Вуайеризм. Ностальгическая жвачка. Если кто-нибудь хочет добавки, там есть еще порция рагу.
— Боже мой, как сурово! — с легким смехом
Морис внимательно изучает Полину. Судя по лицу, он в полном восторге.
— Вуайеризм? Объясните подробнее. Я не понимаю, почему это вас так сильно задело.
Полина смотрит на него холодно. Кэрол она старается не замечать, будто той вообще нет.
— Где кровь и пот? Где рахитичные дети, мертвые младенцы, болезни, которых никто не лечит, незаживающие язвы, ломота в костях, холод, сырость и тяжелый труд от восхода до заката?
Кэрол кривится:
— Ну не так же все было плохо?
Джеймс протягивает тарелку:
— Не будет наглостью, если я заберу последнюю порцию рагу?
— Хорошо подмечено, — говорит Морис Полине. — Музеи как лакировка действительности.
Полина выкладывает Джеймсу остатки рагу:
— Не сомневаюсь, у вас уже есть об этом глава.
— Угадали.
Аудионяня издает жалобный плач.
— Ой-ой. — Кэрол сочувственно смотрит на Терезу.
Плач переходит в ор. Тереза встает и выходит из кухни.
— Про экспозицию лондонского Тауэра не скажешь, что это лакировка, — замечает Джеймс. — Орудия пыток. Казематы. Эшафот.
— О, там совсем другое. Люди не воспринимают историческую жестокость, она для них в далеком прошлом. Кроме того, болезни и тяготы не входят в ту концепцию, которую Музей сельского быта пытается нам продать. В деревне лучше. В деревне здоровее. В деревне рай.
Морис смотрит на Полину, ожидая одобрения, но Полина гремит тарелками, собирая их в стопку, и его не слушает.
— Может, вам чем-нибудь помочь? — спрашивает Кэрол.
— Нет, спасибо. Будет еще сыр, но мы дождемся Терезу.
— В таком случае где туалет? — спрашивает Джеймс.
— Наверху.
Полина складывает тарелки в раковину. За спиной у нее Морис и Кэрол обсуждают Музей керамического производства, где Морис недавно побывал. Кэрол говорит, что тоже хотела бы туда съездить.
— Что-нибудь придумаем, — отвечает Морис. — Мне надо будет еще разок туда заглянуть.
Полина уходит в кладовку за сыром. Разворачивает его, кладет на доску, ищет на полке печенье. Когда она возвращается, Морис стоит у Кэрол за спиной, тянется к бутылке вина на кухонном столе, и Полина успевает заметить, как он левой рукой гладит Кэрол шею. Это длится не более секунды — в следующий миг Морис уже деловито разливает вино по бокалам.
Возвращается Джеймс.
— На вашей лестнице и шею свернуть недолго, — замечает он.
— Знаю. Приходится ходить осторожно.
— Бокал красного, Полина? — спрашивает Морис. — Или продолжите белое?
— Не того и не другого.
Он на миг теряется, уловив резкие нотки в ее голосе. В глазах мелькает опаска, но только на мгновение, — и вот уже Морис ставит бутылку на место, возвращается на свой стул, говорит Джеймсу, что надо бы как-нибудь съездить в Музей керамического производства. Тут входит Тереза.