Жаркое лето в Берлине
Шрифт:
— Да, да! Теперь и я вспомнила. Это было в то время, когда я помогала нашей дорогой принцессе в организации…
— О-о! Так это были вы? — В голосе Луэллы послышалось нечто такое, что заставило Джой сердито посмотреть на нее. Но, Берта, чувствуя себя в центре внимания, не заметила ее иронии.
— И вы все еще помогаете дорогой Prinzessin?
На сей раз Берта обратила внимание на тон, каким был задан вопрос, и, сделав вид, что не расслышала, срочно позвала Гесса.
Хорст увивался вокруг Луэллы, как пчела вокруг жимолости.
Освободившись
— Настоящая Нефертити, сошедшая на землю, — сказал он чуть ли не с благоговением. — И какой вкус! Черное с белым, и пламя волос! Другая испортила бы все драгоценностями.
Ганс следил за оживленным разговором. Услышав раскатистый хохот отца, которому Хорст переводил остроумные реплики Луэллы, он заметил своим обычным тоном:
— Кажется, она встряхнет старика.
Джой, оживившись после шампанского, выпитого больше обычного, подшучивала над Гансом:
— Видите ли, они не знают, что играют с динамитом. Не могу представить, чтобы Луэлла, поговорив минут пять, не подложила бы какой-нибудь взрывчатки.
— Ну, это нашему семейству ничего, кроме пользы, не принесет.
Почувствовав в его словах иронию, Джой вопросительно взглянула на Ганса.
— Уж не считаете ли вы меня чересчур безобидной?
— Не безобидной, но чересчур доброй.
Джой поймала взгляд матери, брошенный на Хорста. В ее глазах промелькнуло беспокойство, но тут же все свое внимание она сосредоточила на Тео и Стивене.
Хорст, расточая свои чары, превзошел самого себя. Он приказал принести еще шампанского, и начались тосты:
— За здоровье обворожительной мисс Луэллы! Вы позволите называть вас мисс Луэлла? Это гораздо интимнее, и я могу мечтать…
— Называйте как хотите. Но, мечтая, помните: я с удовольствием сплю в супружеской постели с моим законным мужем.
— Ну что же, выпьем за ваше счастье! За ваше и Тео, счастливейшего человека на свете.
— Положим, на этот счет мнения расходятся. Ну, ничего, продолжайте. Доброе пожелание еще никому не приносило вреда.
И снова в бокалах пенилось шампанское. Хорст был прекрасным хозяином. После пожелания счастья был провозглашен тост — причем все встали — «за германо-американскую дружбу!»
Луэлла поставила бокал.
— Здесь присутствует американка, — сказала она. — Я могу поручиться, что она сохранит навечно дружбу к вам, но только как можно скорее отпустите Тео домой. Я хочу осесть на месте и обзавестись семьей.
Хорст расхохотался.
— Мне нравятся американские девушки за их откровенность, — обратился он к полковнику Кэри. — Но я боюсь, мисс Луэлла, что именно этой-то вашей просьбы мы выполнить не можем. Как и вам, нам нужен ваш Тео.
— О нет! Вам он так не нужен. Для меня он незаменим. Незаменим он и для исследовательской работы в университете. Ну, а вы… Найдется много любителей заняться научными изысканиями более совершенного способа взлететь в воздух и нас увлечь за собой.
— О том, что работа вашего супруга совершенно секретна, напоминать вам излишне, — прервал ее полковник Кэри.
— Излишне, полковник Кэри? — Луэлла широко улыбнулась, показав свои великолепные зубы. — А раз так, я предложила бы вам напомнить об этом прессе Соединенных Штатов, нашим сенаторам и генералам, которые приезжают сюда погостить. А кстати, и «Голосу Америки», ведь как те, так и другие не меньше чем раз в неделю разбалтывают эти секреты на весь мир.
Лицо полковника помрачнело:
— Я давно уже ратую за строгую цензуру.
— Ну, а раз так, поезжайте-ка к себе домой и там уже ратуйте за цензуру. Это доставит моему папаше больше удовольствия, чем самый вкусный обед в день Благодарения.
Полковник Кэри уставился на нее своими маленькими серыми глазками, из которых исчезли все признаки веселья. Он, видимо, колебался, ответить ему или нет. Но тут вмешался Хорст, шутливое настроение которого все возрастало. Он и не подозревал, что, по мнению полковника, Луэлла была вовсе не так привлекательна, как это ему казалось.
— А почему бы вам не осесть в нашей стране и не предоставить нам удовольствие бывать в вашем обществе? — спросил он Луэллу.
— А позвольте вас спросить, кто добровольно поселился бы на вулкане? И я не хочу быть «оккупационной дамой». Это, знаете ли, внушает женщине ложное представление о своем величии.
— Напрасно. Это может быть столь же интересным, сколь и приятным. Полковник Кэри мог бы вам рассказать, насколько это интересно и приятно.
— Пусть он не беспокоится. Я это уже видела! Когда мой отец вернулся из последней поездки по Европе, он заявил в сенате, что холодная война, которую ведут наши парни в последние пятнадцать лет, вполне их устраивает и они готовы заниматься ею до конца жизни, лишь бы она не превратилась для них в горячую. При всем уважении к вашей стране скажу, что и наша страна совсем не плоха, и мы хотим жить у себя на родине и обзавестись семьей. И вот каждый раз, как только мы соберемся это сделать, вы куда-нибудь уволакиваете моего Тео. Ни мне, ни ему это не нравится. И под суд вы его за это отдать не можете, полковник Кэри, и поэтому не стройте кислой мины, как будто наглотались уксуса.
Хорст опять зычно расхохотался.
— Вы просто неподражаемы, мисс Луэлла! Хотел бы я, чтобы кто-то думал обо мне так, как вы о своем капитане Тео!
— Ну, уж об этом вы должны сами позаботиться. Но так или иначе, полковник Кэри, если вы летом не отпустите Тео домой, я намерена попросить отца поднять об этом вопрос в сенате. В нашем университете по Тео проливают слезы, а вы заставляете беднягу торчать на этой чертовой ракетной базе в Ансбахе, попусту растрачивая свою жизнь — да и мою в придачу!