Жаркое лето в Берлине
Шрифт:
— Они будут драться, когда настанет срок, а иначе… Вы понимаете, миссис Дейборн, что через год наша армия будет самой сильной из всех войск НАТО в Европе. Триста пятьдесят тысяч солдат, армия, оснащенная самой современной техникой — вашей техникой! Ракеты, атомные бомбардировщики, подводные лодки. Это будет непобедимая сила, возглавляемая величайшими генералами в мире.
Луэлла захлопала ресницами.
— А откуда вы их возьмете?
— Это генералы фюрера. У многих из них за плечами опыт первой мировой войны. Более ста наших генералов служили в армии Гитлера.
Луэлла задумчиво посмотрела в бокал, затем с ангельской улыбкой взглянула прямо в лицо Хорсту, налившееся кровью.
— Видите ли, полковник фон Мюллер, я не доверила бы и колбасной фабрики генералам, проигравшим две мировые войны.
Бой старинных дедовских часов нарушил мертвое молчание. Луэлла посмотрела на свои часики.
— О, мы должны бежать! Не думала, что так поздно. Налей себе, Тео. — Свой бокал она протянула Гессу.
— А теперь я собираюсь выпить за мой тост! — Она покрутилась, высоко подняв бокал и расточая улыбки присутствующим. — Пью за вас, милых людей, оказавших гостеприимство чужестранцам, которые были такими одинокими. У вас мы почувствовали себя как дома. Мы провели приятный вечер! Больше всего я обожаю занимательную беседу, а наш разговор был чертовски интересен. Не премину послать подробный отчет папе. Он умрет со смеху!
Прелестная королева с тициановской головой обошла всех, пожала всем руку.
— Мне очень жаль прерывать столь восхитительный вечер, но папа звонит мне из Вашингтона ровно в полночь, и где бы я ни была, в этот час я должна быть дома. Иначе он поднимет на ноги всю службу безопасности Соединенных Штатов. Очень благодарю, и до свиданья!
Не обращая внимания на опустошение, которое она произвела, Луэлла весело болтала с Гансом по дороге к воротам. Ганс словно преобразился. Он не шел, а, казалось, летел по воздуху.
Молча шла вслед за ними Джой рядом с молчаливым Тео. А мозг ее был вакуумом, который ждал, когда в него вернется жгучая мысль.
Машина тронулась.
— До свиданья! — громко закричала в окно Луэлла.
И тут только Джой вспомнила, что вопреки обычаю не поцеловала Энн, прощаясь на ночь.
— Насчет динамита вы дали маху, — сказал, ликуя, Ганс. — Вы должны были сказать по крайней мере, что эта атомная бомба! — Он стоял, провожая глазами удалявшийся автомобиль. — Баснословно! Баснословно! Тому, что было, не бывать.
Джой потянула его за борт пиджака, заставив его обернуться к ней лицом.
— Что имел в виду Хорст, сказав, что с ним обошлись, как с военным преступником?
Ганс приложил к губам палец.
— Давайте пройдемся по саду. Сад так красив, хотя луна скрылась за облаками, и завтра…
Он взял ее под руку и прижал к себе сильнее, чем она могла ожидать. Остановившись, чтобы сорвать розу с куста, он пропел высоким тенором:
Sah ein Knab'ein Roslein steh'n… [25]25
Увидел юноша розу… (нем.).
— Двадцать пять лет… — прошептал он. — На Нюрнбергском процессе дядюшка Хорст получил двадцать пять лет, как военный преступник, за участие в массовых убийствах в Орадур-сюр-Глане. Он отбыл десять лет. Освободили его благодаря полковнику Кэри и его начальникам. — Затем обычным голосом добавил: — Как хороша роза! Приколите ее к волосам. — И снова запел:
Roslein, Roslein, Roslein rot…Джой дернула его за рукав.
— Это правда?
— Неужели я стал бы хвастаться, что у меня дядюшка военный преступник?
Джой внутренне содрогнулась. И вдруг все недомолвки, когда речь заходила о карьере Хорста, оборванные фразы, глаза, отводимые в сторону, — все обрело смысл. Как могла она не заметить, что тут что-то неладно.
Молча шли они по дорожке, Ганс напевал обрывки песни.
— Но как же семья? Как могли они принять его в свой дом?
Ганс остановился. Лунный свет упал на его лицо, и Джой увидела, что он удивлен.
— Разве вы не знаете? Эта семья — моя семья и ваша по мужу — принадлежала к числу самых горячих сторонников Гитлера. Только моя бабка была против; она всегда была против.
— Но Стивен? Он не был…
Ганс колебался. Наклонив голову, он посмотрел ей в лицо, словно она была незнакомкой.
Кивнув в сторону гостиной, откуда доносились шумные голоса, он спросил:
— Вернетесь на пиршество?
— Нет.
Легко перешагнув через цветочную клумбу, он вскочил на подножие статуи Купидона.
— Все налицо. Поднимемся по черной лестнице, я пополню ваше образование.
Она пошла за ним. Ее сердце было сухим, как листок бумаги, уносимый ветром вдоль пропыленных водосточных канав, в ее мозгу что-то захлопнулось, не желая допустить мысль, которой она страшилась.
Глава XVI
Ганс неслышно повернул ключ в двери своей комнаты и, крадучись, прошел по ковру. С волнением наблюдала Джой за тем, как он открыл дверь в следующую комнату, которую она считала его гардеробной.
Он знаком позвал ее, и, когда она, так же крадучись, вошла в комнату, спертый воздух, пропитанный какими-то духами, ударил по ее напряженным нервам, вызвав ощущение тошноты. При слабом свете она увидела, как он задвинул задвижку на двери, ведущей в гостиную Берты.
— Никогда не замечала в гостиной Берты этой двери, — прошептала Джой, невольно заражаясь таинственностью поведения Ганса.
— Дверь с той стороны скрыта большим зеркалом, по причине вполне понятной. У нас с мамой договоренность: если кто-либо из нас захочет побыть наедине с душами своих близких, стоит только изнутри закрыть дверь на задвижку.
— С душами близких?
— Да. Смотрите!
В первое мгновение она ничего не могла различить при мерцании лампады, свешивающейся с потолка. В комнате было душно от тяжелого аромата туберозы, лампадного масла и еще чего-то, а чего именно, она не могла определить. Когда ее глаза привыкли к полумраку, она различила силуэт высокого, покрытого чем-то алтаря с мраморным бюстом в центре и на стене, над алтарем, очертания большой картины.