Жаркое лето
Шрифт:
Ванята твердо решил, что не ударит лицом в грязь, выжмет сразу третью скорость и обставит всех козюркинских ребят. Пускай тогда чешут затылки и сами решают — шатун он или свойский боевой парень, с которым можно по-настоящему дружить, работать и вообще…
Ванята стал против густой, уходящей вдаль свекольной строчки, наклонился и начал один за другим выдергивать из земли хрупкие с розовой неокрепшей ножкой ростки.
По свекольному полю недавно прошел трактор с культиватором на прицепе. Все поле было разлиновано, как тетрадка по арифметике. В каждом квадрате рос пышный кудрявый букет. В этом букете надо было оставить по два-три стебелька — самых живучих и надежных. И тогда они не станут глушить друг друга, всласть будут пить своими корешками терпкие соки земли, припасать к осени сладкий сахар.
Сначала у Ваняты все шло отлично. Влажные, пахнущие землей ростки так и летели в стороны. А ну, еще раз! Еще раз! Нажми!
И вот уже осталась позади Марфенька, мельтешили вдалеке Сотник и братья Пыховы.
Нажми, Ванята!
Вскоре Ванята стал понемногу сдавать. Устали с непривычки руки, заломило в спине, перед глазами запрыгали радужные и ядовито-зеленые круги. Как-то совсем незаметно обошла Ваняту Марфенька, вырвался вперед Ваня Сотник, пыхтели рядом с ним братья Пыховы. Даже правнук деда Егора Сашка Трунов был впереди Ваняты, оглядывался в его сторону и нахально показывал язык.
В душе Ваняты закипело от зависти и обиды. Не глядя, сколько попадало под руки и сколько оставалось в свекольном гнезде, он дергал стебельки, швырял их вбок, через голову и вообще куда придется.
Нажми, Ванята, нажми!
За низенькой лесной полоской, по ту сторону поля, мелькнула красная косынка. Это возвращалась из тракторной бригады агроном Анна Николаевна.
Косынка-маковка катилась над острым лесным гребешком, исчезала и появлялась снова.
Анна Николаевна вынырнула наконец из гущи деревьев на обочину. Спрыгнула с коня, привязала повод к ветке и пошла вдоль свекольных рядков. Изредка наклонялась, выщипывала какую-то травинку и продолжала путь.
Но вдруг она остановилась, взмахнула над головою рукой.
— Бригади-ир! Эй, бригади-ир!
Ваня Сотник бросил работу и помчался к агроному.
Все подняли головы. Что там случилось?
Сердце Ваняты сжалось. Он догадался, почему сердится и размахивает руками возле Сашкиного рядка Анна Николаевна. Сашка халтурил так же, как и он. Не случайно он обставил всех и уже добрался почти до самого края поля.
Сейчас ударит, загремит во всю силу гром и над его головой. Анна Николаевна ни за что не простит. Подойдет к его рядку, взмахнет рукой и крикнет:
«Эге, брат! И ты такой, как Сашка! А ну, вали отсюда, шатун!»
Анна Николаевна что-то спрашивала Сашку. Он оправдывался, показывал пальцем на забинтованную щеку, Сотник стоял рядом, слушал. Продолжалось это недолго. Анна Николаевна прогнала Сашку с поля, а сама пошла вместе с Сотником по рядкам — по тем, где работала Марфенька, где пыхтели, не разгибая спины, рыжие братья Пыховы.
Вот она задержалась на минутку возле Ванятиного рядка, сказала что-то Сотнику и отправилась к работавшим неподалеку колхозницам.
Неужели увидела? Нет, нет. Не увидела. Иначе не прошла бы мимо. Ни за что не прошла бы!..
У Ваняты чуть отлегло от сердца. Похоже, все обошлось. Теперь он ни за что не повторит этого. Дурак! Надо же было ему… Ванята поглядел вслед уходящему агроному, потер занывшую поясницу, выругал еще раз сам себя и снова принялся за дело. Злость и досада прибавили сил. Он работал без передышки, не пропуская ни одного кустика, ни одного лишнего ростка. Сотрет ладонью набежавшие капли пота и снова жмет вперед и вперед.
Пришел в себя Ванята и кое-как отдышался только на краю поля. На взгорке дымилась, просыхая на солнцепеке, трава, над легкими малиновыми шапочками дикого клевера суетились пчелы.
Возле корявой березки сидел изгнанный с поля Сашка и перематывал вокруг физиономии повязку.
— Эй, ты, иди сюда! — крикнул он.
Ванята помедлил минуту, но все-таки подошел. Теперь ему только с Сашкой Труновым и водиться. Большего он не заслуживает.
Постоял рядом, поглядел, как мотает бинты Сашка, и ни к селу ни к городу спросил:
— Чего это тебя турнули?
— Ничего. Нюська говорит, не так прорываю. Видал такую?
Сашка завязал на макушке концы бинта, пощупал для верности повязку и сказал:
— Садись. Курить умеешь?
Ванята смолчал. Он курил всего один раз в жизни, когда нашел на речке вместе с Гришей Самохиным пачку «Казбека». Кажется, это было в третьем классе. Мать отлупила его и потом еще долго вспоминала эти проклятые папиросы и замахивалась при случае тряпкой.
— Не умеешь? — спросил Сашка. — Не бойсь, научу. Я даже в ноздрю умею. Понял?
Сашка вытащил из кармана вельветки две пожелтевшие сплющенные папиросы.
— Бери, не стесняйся…
Чиркнул спичкой и поднес дрожащий на ветру огонек напарнику.
— В себя тяни, в середку! — сказал он. Ванята потянул горький теплый дым, закашлялся и схватился рукой за грудь. Все поплыло, завертелось перед его взором — и березка, и небо, и злосчастный друг-приятель Сашка.
Ванята перевел дух, поглядел на черный обуглившийся кончик папиросы и швырнул ее в сторону.
— Фы-ых! — сказал он, выдыхая из себя остатки дыма и копоти. — Фы-ых!
Сашка засмеялся. Он курил без передышки, пуская густые клубы дыма. Лицо его налилось пунцовой краской, в глазах мигали две крупные, как горошины, слезины.
— Я без папирос не могу, — отставляя в сторону пальцы, сказал он. — С детства курю…
Посмотрел, какое впечатление произвело на Ваняту это ценное признание, и добавил:
— Зря ты на меня дуешься. Думаешь, я такой, да?