Жаркое лето
Шрифт:
— Иди ты, — отмахнулся Ванята. — Я тебя еще вчера раскусил. Все понял…
— Не-ет, — протянул Сашка, — ничего тебе не понятно. Это я просто так непонятно устроен. Если хочешь знать, даже врачи удивляются. Говорят, с виду он, товарищи, такой, а в середке вообще совсем другой коленкор…
— Какой такой коленкор?
— Особенный, значит. Ты думаешь, я повязку зачем ношу? Не знаешь? То-то и оно! Я никому не рассказывал, а тебе окажу. Только об этом — ша! Понял?
— Ну?
— Вот тебе и
— Ну и что там высветили?
— Феномен я. Понял? У меня даже места для остальных зубов на деснах не нашли. Не-ет, ты не смейся! Врач сказал — это исключительный случай. Врач отцу так и сказала: «Буду с него книгу писать. Для научной цели». Дошло?
Ванята рассмеялся.
— Ну и дурак же ты, Сашка! Прямо хоть стой, хоть падай.
— Значит, не веришь, да? — возмутился Сашка. — Эх, ты!
Он быстро отслонил рукой вздувшийся на щеке бинт и открыл рот.
— Ш-шитай! — не закрывая рта, прошепелявил он. — Ш-шитай, раз ты такой…
Ванята поднялся и сердито махнул рукой.
— Ну тебя к лешему! — сказал он. — Сам ш-шитай, если хочешь.
Темно и глухо, будто в погребе, было у него на душе от дурацкой Сашкиной болтовни. Нет, видимо, в самом деле не хватает у Сашки в голове какого-то очень важного винта.
Ванята плюнул сгоряча под ноги, ушел от Сашки и сел в сторонке. Даже отвернулся.
— Ладно-ладно! — крикнул Сашка. — Ты еще у меня посмотришь! Ты еще узнаешь! Отец вам ничего не простит. Посмо-о-тришь!
Но слова эти уже прыгали мимо Ваняты, не задевая сознания. Он только морщился и шептал про себя: «Дурак, свинья!»
И трудно было сказать, к кому относились сейчас эти слова — к Сашке или, может быть, к себе самому.
А между тем ребята один за другим кончали свои свекольные рядки, выходили с поля, как из речки, садились на травяную обочину, поджав к подбородку колени.
Последним выбрался Ваня Сотник. Отряхнул руки, поправил комбинезон и, оглядев всех долгим строгим взором, сказал:
— Ребята! Анна Николаевна прогнала Сашку Трунова с поля. Он там такого набуровил, аж смотреть страшно. Тип, в общем… Платон Сергеевич узнает, как мы тут пропалываем, обратно в больницу сляжет.
Ваня Сотник метнул в Сашку взгляд, как палку запустил.
— Что нам теперь с этим охламоном делать? Думайте…
Вокруг зашумели, загудели.
— Доло-ой!
— Гнать Сашку!
— На мыло!
— В погреб
И только братья Пыховы помалкивали. Виновато и смущенно слушали, что шепчет им сидевший рядом Сашка.
— Вы чего молчите? — спросил Пыховых Сотник. — Вы не согласны, да?
Братья Пыховы сначала покраснели, потом, не сговариваясь, отвернулись от Сашки. Пыхов Ким вправо, а Пыхов Гриша — влево.
По свекольному полю возвращалась от колхозниц Анна Николаевна. Подошла к Сотнику:
— Как тут у вас?
— Обсудили, Анна Николаевна… Вас ждем…
Анна Николаевна села на бугорок, положила на согнутое колено блокнот, стала что-то писать. Закусит нижнюю губу, пошевелит бровями и снова пишет. Но вот закончила считать и сказала:
— Смотрите, что у меня получилось… Саша Трунов прорывал свеклу как попало. Из каждой свеклы на заводе могли получить пять кусочков сахара. Теперь сахар погиб. Пятьдесят килограммов потеряли на одном рядке!
— Ого! — воскликнул Пыхов Ким. — В самом деле пятьдесят?
— Точно! Полмешка сахара. Одному человеку целый год чай пить.
Анна Николаевна спрятала блокнот, спросила Сашку:
— Ну, вот, теперь скажи, пожалуйста, кого ты без сахара оставил? Чего молчишь!
Ребята дружно подняли вой.
— Гнать Сашку!
— Долой!
— На мыло!
Молча сидел бригадир Сотник, смотрел по очереди на Сашку и на Ваняту. Казалось, подойдет он сейчас к Ваняте, возьмет за шиворот и встряхнет, как мешок с сахаром. «А ты, Пузырев, чего молчишь? Тебя это тоже касается! Дрейфишь, да?»
Ванята ерзал по земле, как на горячей сковородке, на которой чумазые черти жарят в свое удовольствие грешников и разгильдяев.
Но Сотник ничего подобного Ваняте не сказал.
— Надо решать оргвопрос, — обернулся он к агроному. — У меня есть предложение.
Он встал, поправил на комбинезоне ремень и голосом суровым и торжественно-печальным, как на похоронах, сказал:
— Предлагаю исключить Трунова из бригады. На всю жизнь!
Все притихли, смотрели на Анну Николаевну и на своего сурового друга Ваню Сотника.
— Я согласна, — сказала Анна Николаевна. — Только у меня есть поправка — давайте исключим Трунова условно. Если он еще раз… Голосуй, Ваня!
За такое решение проголосовали все. Ванята поколебался минуту и тоже поднял руку.
Письмо
Пробежало пять дней. Прыг-скок, прыг-скок и допрыгали до воскресенья.
Каждый день ждал Ванята, что все обнаружится, раскроется и ему намылят шею. Но — пронесло.
Теперь каяться не имело смысла. Все равно на поле ничего не исправишь. Ванята сделает выводы, учтет. Лопнуть на месте, если соврет и забудет эти слова!