Жасминовые ночи
Шрифт:
– Но сегодня не думай об этом. – Он видел, как она позевывала украдкой, прикрывая рот ладонью. – Сегодня тебе следует хорошенько выспаться – мы приготовили для тебя одну из передних комнат, где ты сможешь слушать плеск волн.
Лейла встретила их в мраморном холле. Ее лицо озарилось светом при виде супруга, и, хотя она не поцеловала его, а лишь ласково положила ему на плечо ладонь, атмосфера между ними была заряжена током. У трех малышей, выглядывавших из-за ее юбки, были черные глаза Озана, обрамленные густыми ресницами, и крупные отцовские носы. Робко улыбнувшись Сабе, они бросились обнимать отца.
– Мисс Таркан,
На следующее утро Лейла показала ей сад и дом. В эти минуты Сабе ужасно хотелось поделиться увиденным с матерью, во многом такой непредсказуемой, но постоянной в своей страстной, тоскливой любви к роскоши. «Невероятно! – бормотала бы она, разглядывая роскошный дом, который, казалось, плыл в это утро по спокойным волнам. – Ой, ради бога – ты только взгляни на это!» – восхитилась бы она при виде нежного мрамора в холле. Саба, вбирая в себя впечатления от этого дома, от его освещенных солнцем ковров, изысканных стен и распахнутых над морем окон, надеялась, что она унесет хоть что-то из этого с собой. Конечно, она не утолит этим голод матери, но все-таки ей будет приятно.
Что ее особенно поразило, когда она шла за хозяйкой по солнечным дорожкам, так это немыслимая аккуратность этих очень богатых людей, их внимание к деталям. Прекрасные террасные сады были разбиты в виде шахматной доски, где на клетках росли душистые травы и кустарники; маленький виноградник был посажен с математической выверенностью; в опрятнейшей конюшне, где Озан держал пони для детских прогулок и своих чистокровных арабских скакунов с милыми, вздернутыми носами и лукавыми глазами, возле каждой двери висели веревки с одинаково завязанными узлами, а каждая веревка была привязана к красным недоуздкам на медных крюках.
Когда они вышли из конюшни, под кипарисами появились три павлина. Саба вздрогнула, когда они заорали пронзительно, словно кошка, которой наступили на хвост.
Лейла засмеялась и впервые за все время немного «оттаяла». Безупречно вежливая, как и подобало хозяйке, она тем не менее держалась напряженно. Саба решила, что ей просто хотелось побыть наедине с супругом, который, вероятно, редко задерживался на одном месте дольше пары дней. Или, может, она думала обо всех вечеринках, которые он планировал устроить в ближайшие недели, может, она устала от его обычая собирать у себя людей.
– У нас тут останавливались многие певцы, – сообщила она Сабе и добавила: – Со всего мира. – Как и Озан, она старалась подчеркнуть их космополитизм.
После ланча Сабе сказали, что она может отдохнуть в своей большой и светлой комнате, выходившей окнами на Босфор. Высокая бронзовая кровать, накрытая шелковым с золотым шитьем покрывалом, стояла так, что Саба видела море, не отрывая головы от подушек, – и чувствовала себя как в каюте океанского лайнера. Над кроватью висел канделябр из розового стекла, дверь в конце комнаты вела в роскошную ванную комнату из каррарского мрамора, с медными кранами и душем. За ланчем Озан похвастался, что в свое время нанял во Франции архитектора «высшего класса» для модернизации дома и установки сантехники и что его дом намного более современный, чем многие замечательно красивые, но обветшавшие дома, где когда-то жили первые лица Османской империи.
Опершись на локоть и глядя в дремотной неге на море, Саба словно перенеслась на страницы «Тысячи и одной ночи». Все это было так далеко от Помрой-стрит с линолеумом и покрывалом из шенилла, с папиными чемоданами на узком гардеробе. На краткий миг песня показалась ей волшебным ковром-самолетом, способным перенести тебя в такие места, о которых ты не смела и мечтать. Но и свалиться с такого ковра-самолета тоже можно запросто…
Единственным ее огорчением были мысли о Доминике – у нее сразу холодело под ложечкой.
Она проспала два часа. Когда проснулась, луна лила свой свет на черную воду, а вдалеке виднелся темный азиатский берег со светящимися точками окон. Плескались волны, звучала музыка на паромах, возвращавшихся к Галатскому мосту. Она оказалась так далеко от своей нормальной, привычной жизни, что словно повисла на тонкой нитке между мечтой и кошмаром. Ей вспомнились истории Тан о трупах убитых женщин из гарема султана, плававших в заливе Золотой Рог. Потом она снова думала о Доминике и о несметных морских милях, разделявших их сейчас. Он снова летал, снова подвергал свою жизнь опасности.
Теперь ей было мучительно больно вспоминать их комнату на Рю Лепсиус. В то последнее утро она открыла глаза и обнаружила, что он не спал, что он целовал ее волосы. Она повернула к нему лицо, и они удивленно и серьезно поглядели друг на друга, без шуток, глаза в глаза. А потом был долгий, медленный поцелуй.
Что теперь он думает про нее?
На следующий день, после вкусного завтрака, состоявшего из свежих фруктов, йогурта, круассанов, яиц и горячего кофе, ее пригласили наверх, в кабинет Озана – на их первое «совещание». Озан сидел за большим мраморным столом, на нем были очки в массивной роговой оправе, укрупнявшие его черные глаза. За окнами сверкали воды Босфора. Комнату наполнял резковатый лимонный запах лосьона после бритья.
– Садись, – сказал он. Саба отметила, как переменилось его поведение. В Александрии он был шумный и радушный: хлопал по спине знакомых, наливал до краев вино и щипал детей за щеки. Здесь он с головой погрузился в бизнес и думал только о делах.
Он раскрыл ежедневник.
– Сегодня мы отвезем тебя в отель в Бейоглу, – сообщил он не то чтобы жестко, но и не ожидая ее согласия. – Это симпатичный район Стамбула. Через три дня мы устраиваем здесь, в этом доме, вечеринку для моих друзей по бизнесу и, может, их подруг. – Он бросил на Сабу краткий взгляд. – Я хочу, чтобы ты спела для них. Что-нибудь бодрое. После этого ты споешь в клубе под названием «Мулен Руж», а потом, пожалуй, в Анкаре – там у меня есть бизнес. Сегодня я уточню все даты. – И он что-то нацарапал в ежедневнике золотой ручкой.
Значит, не неделя максимум, как предсказывал Клив. У нее снова появилось жутковатое ощущение, что она куда-то скользит и ничего не может с этим поделать.
– Сколько будет репетиций? – спросила она. Ей не нравилось, что Озан распоряжался ею, будто механической игрушкой. – Я не могу петь холодно и скучно для ваших друзей. Я хочу, чтобы все получилось хорошо.
– Знаю-знаю. – Его строгое выражение смягчилось – он хотел показать, что понимает и уважает правила, действующие в искусстве. – Об этом не беспокойся – у музыкантов уровень очень высокий, сама увидишь, так что дай-ка мне подумать… – Выпятив губы, он снова заглянул в свои записи. – Сегодня ты репетируешь с ними, но до этого Лейла пройдется с тобой по магазинам – она знает все лучшие места в Бейоглу. Ты можешь купить себе платья, я оплачу.