Жатва дьявола
Шрифт:
А стоить она ничего не будет, — наоборот. Во-первых, у нее есть приданое. Деньги эти приберечь, не тратить на выплату долга в Земельный банк, — на выплату надо заработать да жить поаккуратнее, животы не распускать, зря не расходовать, а придет срок, пустить приданое Жильберты на покупку новых участков земли — земли Обуана, так что в конце концов она вся, или почти что вся, перейдет в руки Женетов. Да еще невестка будет работать, вносить свою долю труда, а платы ей за это не положено — она обязана разделять все тяготы жизни со своей семьей и ничего не требовать на наряды, нечего ей модничать и кокетничать. И вот обитатели «Края света» построили свою жизнь согласно этим правилам, обеспечивающим
Жильберта хорошо переносила свою беременность, и рождение ребенка все считали самым обычным делом. Альбер смотрел на жену, хлопотавшую по хозяйству, и ему вспомнилось, как Люсьенна гоняла на пастбище коров, когда была в положении. Но теперь все казалось вполне естественным, за Жильберту он не трепетал, как, бывало, боялся за жену Альсида. Все шло нормально, можно было не опасаться неприятных сюрпризов, события должны были развиваться без всяких неожиданностей. К предстоящим родам он относился так же равнодушно, как и к этой крепко сколоченной женщине, которую держал в своих объятиях, и нисколько не страдал из-за того, что ее беременность не позволяла теперь супружеской близости. Появится на свет ребенок — все равно сын или дочь, и все будет хорошо; если родится девочка, они на этом не остановятся, произведут второго ребенка — Альбер решил завести троих, а то и четверых отпрысков: все будет зависеть от того, насколько расширятся его владения. Жильберта, конечно, родит ему сколько угодно детей, и он совсем не умилился, услышав весть о предстоящем событии. Он нашел его естественным.
Однако у Жильберты произошел выкидыш, Альбер посмотрел на это как на простую, хотя и досадную случайность. Акушерка не предрекла ничего дурного, только посоветовала быть в дальнейшем осторожнее, — главное, Жильберта должна раньше прекратить тяжелые работы, которые приходится делать женщинам на ферме. И при второй беременности жены Альбер оберегал ее, словно созревающую ниву. Как раз в это время он узнал, что у Люсьенны родился второй сын, и он немного позавидовал такой удаче, ему захотелось доказать, что и у него тоже может быть наследник. Он окружил жену заботами, соблюдал все необходимые предосторожности, предписанные акушеркой, и каково же было его удивление, когда на шестом месяце Жильберта стала очень вялой, совсем лишилась аппетита и все прикладывалась к подушке. Пригласили врача, как это всегда бывает в деревне, когда испугаются за больного — то есть по обыкновению слишком поздно. Врач, вызванный акушеркой, ничего не мог понять и решил, что Жильберту нужно срочно перевезти в Шартр, в городскую больницу.
А уж как всем было недосуг! Разве можно терять время в самый разгар страды? Санитарная машина увезла Жильберту, Альбер приехал в город только вечером и узнал, что Жильберту оперировали, так как она уже довольно давно носила мертвого ребенка и спасти ее можно было только путем хирургического вмешательства. Доктор, который принял Альбера, заявил что-то странное: «полная гистероктомия», а что это говорит крестьянину? Только от сестры милосердия он узнал, что хоть Жильберту и спасли, но теперь детей у нее никогда не будет.
Он пошел в палату к жене и сказал ей об этом несчастье, не по грубости душевной, а просто не мог скрыть от нее правду. Жильберта заплакала, что было естественно, и он хорошо знал, в чем главная причина этих слез: никогда ей не баюкать запеленатую куколку, да и так унизительно, нестерпимо унизительно сознавать,
Погрузившись в горькие свои мысли, Альбер спускался со ступенек крыльца; тут как раз подъехала санитарная машина, и около нее засуетились выбежавшие из больницы служители, — вероятно, их заранее уведомили. Из кузова машины очень осторожно вытащили носилки, на которых лежал покрытый по грудь одеялом бледный как полотно человек, весь израненный, с пробитым черепом.
— Автомобильная катастрофа, — сказал один из санитаров, заметив, что Альбер смотрит на раненого.
А водитель, выйдя из кабины, заметил, когда понесли тело:
— Налетел со всего разгону на дерево за поселком Бонсе. Нас вызвали туда, чтобы его подобрать. Право, он как будто нарочно… хотел покончить с собой. Одно только дерево и есть на всей дороге, и он прямо на него погнал.
— Тяжело ранен?
— Безнадежен.
— Около Бонсе? — переспросил Альбер. — Я как раз из тех краев.
— Так вы, может, знаете этого человека? Фамилия ему — Обуан.
— Обуан?.. Мишель?..
— Правильно. При нем документы — в них обозначено. Пошлют, конечно, предупредить его семью. Но если вы за это возьметесь, пожалуй, быстрее дело будет.
— У него нет семьи, — ответил Альбер. — Живет один на ферме, да и то не часто там бывает теперь.
— Ну, все-таки… — сказал санитар. — Может, заедете туда…
— Заеду, — пообещал Альбер.
— Сущее самоубийство, — повторил водитель. — Только вы про это людям не говорите. Не надо.
— Да теперь какое это имеет значение? Все равно уж, Жубер, который привез его из Монтенвиля на своей потрепанной машине, ждал во дворе. Альбер молча сел в автомобиль.
— Что? Или с женой плохо?
— Нет.
— Так что ж?
— Обуан на машине разбился. Умирает.
— Ты от этого и расстроился?
От этого или от чего другого, Альбер уж и сам не знал. Столько вопросов возникло разом, что его голова не в силах была их разрешить. Скорее бы увидеться с Адель, поговорить с Адель.
— Поедем, — сказал он. — Мне скорее надо домой. А когда меня довезешь, заедешь на обратном пути в «Белый бугор», сообщи там о несчастье.
— Ладно, — ответил Жубер. — Если Обуан при смерти, некому будет и глаза ему закрыть. Никого у него теперь не осталось.
— Да, никого не осталось, — подтвердил Альбер, думая о Люсьенне, о Жильберте и бессознательно, сам не зная почему, он ставил себя на место Мишеля, сливался с ним.
Было жарко, ехали, опустив стекла; машина быстро катила между золотистых стен несжатой пшеницы — уборка хлеба только еще начиналась. Время было летнее, да, все еще было лето, но, быть может, от ветра, врывавшегося в дверцу, Альбер вдруг задрожал. Ах, дьявол! Да ведь это же все-таки лето, и хоть вдруг стало холодно, холод пройдет. Обуан умер или вот-вот умрет, из-за этого встают важные задачи: ведь если у него нет прямых наследников, «Белый бугор» будет продаваться. Насчет Жильберты надо еще подумать. Ничего не поделаешь, но тут тоже возникали вопросы.
Жубер высадил его у ворот фермы.
— Поздно, я спешу, надо еще заехать в «Белый бугор» известить там, — сказал он и помчался на старенькой своей машине.
В большой комнате еще горел свет: Адель ждала брата.
— Ну как? — спросила она, когда Альбер вошел.
Она стояла у очага, и на фоне огня, пылавшего там, четко вырисовывался ее массивный силуэт, — она еще больше растолстела.
— Да так… Жильберте операцию сделали, детей у нее теперь не будет… И вот еще Обуан… Мишель Обуан сейчас уж, наверно, помер, несчастье с ним случилось около Бонсе… Несчастный случай… а может, покончил с собой.