Жажда боли

Миллер Эндрю Д.

Его преподобие Дж. Лестрейд

к мисс Дидо Лестрейд

Париж, октября в 22-й день 1767

Моя дорогая Дидо!

Вот и весточка от твоего скитающегося братца. Надеюсь, ты больше на меня не дуешься. Я знаю, что мой поступок вызвал твое неудовольствие. Могу лишь уповать на свойственные тебе терпимость и снисходительность и принести свои уверения в братской любви. Париж довольно красив. Мой французский вполне сносен, хотя не столь изящен и правилен, как твой. Как идут дела в Кау? Заботится ли о тебе миссис Коул? Что твои головные боли? Приносит ли облегчение лекарство доктора Торна?

Знаешь ли, дорогая, здесь поговаривают

о том, не отправиться ли нам в Санкт-Петербург, в Россию. Не тревожься, дорогая! Месье Абу, который тебе непременно бы понравился, уговорил меня предпринять означенное путешествие, однако я совсем не уверен, что оно состоится. Думаю даже, что вовсе ничего не произойдет, хотя это было бы интереснее, чем стаптывать башмаки по здешним улицам.

Я написал письмо леди Хэллам. Видишься ли ты с ней? Какова она на твой взгляд? Не знаю, зачем я задаю тебе все эти вопросы, ибо один Господь ведает, куда ты можешь отправить ответ.

Не сердись на меня, Диди. Мы оба должны стараться жить в дружбе.

Проследи, чтобы Джордж Пейс залатал дыру в крыше, пока погода окончательно не испортилась, и, пожалуйста, удели немного внимания саду.

Твой любящий неразумный брат

Джулиус.

Его преподобие Дж. Лестрейд к леди Хэллам

Берлин, октября 31

Дражайшая леди Хэллам!

Пишу к вам из гостиницы «Бристоль» в Берлине, где в моем распоряжении весьма изысканно обставленная комната и конторка — куда лучше, чем в моем кабинете в Кау, — за которой я и сочиняю сие послание.

Не могу до конца поверить, что я пребываю здесь. Абу — настоящий чародей, добрый Фаустус. Его энергия поразительна. Мы покинули Париж неделю назад. Слуги подняли нас еще засветло, и мы собрались за столом, завтракая горячим шоколадом и булочками, с довольно смутными воспоминаниями о принятом накануне вечером решении. Абу с наслаждением уплетал свой завтрак и выглядел свежим и бодрым, словно проспал все двенадцать часов.

Федерстоны и я, тщательно избегая смотреть друг другу в глаза, были вынуждены изображать энтузиазм, коего никто из нас в то время уже не испытывал. Но кто бы захотел предстать перед остальными обыкновенным болтуном? Пустой трещоткой! Через минуту Абу заставил нас выпить за Санкт-Петербург, императрицу и наше путешествие. Так что забота человека о том, каким он являет себя свету, немало способствует тому, чтобы он — против собственной воли — объехал половину этого света. Сцена сия, уверяю вас, была весьма комична. Осмелюсь предположить, что на театре мы сорвали бы аплодисмент.

После завтрака наши сундуки были спешно уложены, а сами мы расположились в коляске. Это довольно старый экипаж, покрашенный коричневым снаружи и изнутри, и только на спицах колес заметны остатки желтой краски. Набивка сидений кое-где свалялась в комья, одно из окон ни в какую не закрывается до конца, а ось заднего колеса постоянно издает жутковатый стон, но мы уже привыкли и даже не испытываем неудобств, ибо это очень надежный экипаж с приятным сухим запахом, к тому же довольно поместительный, так что хватает места даже кринолинам госпожи Ф.

Ко времени нашей первой остановки в одной славной гостинице за городом Компьен все мы, как ни странно, уже примирились с судьбой, а тем паче после того, как хозяин угостил нас изысканнейшим рагу из утятины и копченой грудинки и Абу уговорил его расстаться с полдюжиной бутылок великолепного красного вина из его домашней «пещеры». В этот осенний день наш экипаж, носящий славное имя «Мэми Сильви», данное ему в честь одной из престарелых тетушек Абу, успешно преодолевал дорожные мили, катясь среди живых изгородей и подпрыгивая вместе с нами по дорогам селений, казавшихся нам, несмотря на очевидную нищету, довольно живописными. Ночью я впервые за несколько недель хорошо выспался:

словно провалился по крайней мере на семь часов кряду. И теперь размышляю о том, сколько физических и душевных страданий несет нам бессонница. Быть может, средством от многих невзгод и болезней является всего лишь предоставленное каждому необходимое количество крепкого сна.

Вам может показаться, моя госпожа, что мы представляем собою довольно разношерстную компанию путешественников, но должен сообщить вам, что мы совсем неплохо ладим друг с другом. Федерстоны — люди порядочные, правда легко поддающиеся раздражению, а господин Ф. всегда готов прямо-таки вскипеть, но в глубине души они вполне благонамеренные господа, и надобно ли желать большего? Восхитительно, с какой последовательностью они отвергают все неанглийское. Все, что является нашему взору, — коровы, деревья, дома, даже мужчины и женщины, встреченные по дороге, — оказываются для Федерстонов неизмеримо хуже тех, что можно наблюдать в Альбионе. Однако эта их особенность вовсе не раздражает Абу, который, напротив, хохочет во все горло, и если презрительная ухмылка с его стороны могла бы их обидеть, то столь искреннее веселье воспринимается вполне добродушно. Госпожа Ф. умнее своего супруга. Часто я замечаю на ее лице чрезвычайно проницательное выражение. К концу этого медового месяца наш господин Ф. окончательно попадет под ее каблучок.

Что до капитана экспедиции месье Абу, то вам уже кое-что известно о его характере и способностях. Не находите ли вы, что в нем есть — как бы поточнее выразиться? — что-то таинственное. Я совершенно не могу его постичь и все же абсолютно ему доверяю. Если кто и в состоянии привезти нас всех скоро и благополучно к императорскому двору, то только он.

В Брюсселе мы повстречали доктора Димздейла и еще одного соревнователя, некоего господина Селкерка, а в Ганновере видели Озиаса Гемпшира. Невозможно было определить, кто лидирует в гонке, но по приезде в Берлин обнаружилось, что первым все-таки остается Дайер, и обвинения в его адрес, а также в адрес его спутника становятся все более яростными. Говорят даже, что он нанял бандитов, которые устроили засаду на пути коляски доктора Леттсома, и теперь доктор Леттсом более не участвует в соревновании.

День я провел, осматривая достопримечательности — Оперный театр, старый королевский дворец, новый протестантский собор в Люстгартене, [40] который из-за формы купола называют «чашкой чая старого Фрица». Сам Фриц находится в городе, и Абу отправился во дворец в надежде получить аудиенцию. Он предпочел пойти туда в одиночестве, утверждая, что его визит исключительно деловой, а потому не представляет для всех остальных никакого интереса. Он взял с собою один из привезенных из Парижа больших ящиков, который потащил за ним нанятый в гостинице слуга. Не знаю, что заключено в этих ящиках, однако когда сегодня утром я выразительно на них посмотрел, Абу подмигнул мне очень странным образом. Не хочется думать, что там заключено что-то неподобающее. Не знает ли ваша светлость о каких-нибудь причудах Фридриха? У великих мира сего таковые частенько бывают. По-моему, месье Абу нравится нас дразнить.

40

Парк или сад для гуляния (нем.).

Федерстоны осматривали достопримечательности вместе со мною. Берлин им понравился, а поскольку Пруссия выступала нашей союзницей в последних войнах, то у нее оказалось куда больше оснований рассчитывать на симпатию господина Ф., чем у Франции, которой не приходится об этом даже мечтать. Сегодня мы ужинаем в «Бристоле» и рано ложимся спать, дабы насладиться хорошими прусскими постелями, ведь Абу предупредил нас, что чем далее мы будем следовать на восток, тем хуже будут условия нашего проживания. Пусть будет как будет.