Жажда любви
Шрифт:
Роберта судорожно моргнула и сделала реверанс, ошеломленная истинно мужской чувственностью, волнами исходящей от него, этим поразительным лицом со впалыми щеками и пресыщенным взглядом прищуренных глаз. Он казался воплощением всего того, что отсутствовало в отце. Подобный человек никогда не сделается всеобщим посмешищем.
Жизнь с отцом приучила ее точно анализировать собственные эмоции, в противном случае риск того, что их препарирует поэт, был достаточно велик. Поэтому она мгновенно поняла, что чувствует в этот момент. Вожделение. И подтверждением тому служат поэтические
Герцог встал и бесцеремонно приподнял ее подбородок.
– Как странно, что в этой полутемной дыре, рядом с лакейской, можно отыскать столь поразительную красоту.
И тут Роберта испытала истинное торжество. Очевидно, он не считает, что у нее бугристый лоб и сгорбленная спина! Значит, вожделение было взаимным!
– Э-э-э… – протянула она, пытаясь придумать, чем ответить. Не откровенным же предложением?!
– Рыжие волосы, – мечтательно прошептал он. – Удивительно высокие арки бровей, слегка раскосые глаза. Темно-рубиновые губы. Я мог бы нарисовать вас акварелью.
От его описания у Роберты поползли мурашки по коже. Она ощущала себя лошадью, выставленной на продажу.
– Предпочитаю не выглядеть слишком размытой. Не пишете ли вы маслом? – выпалила она.
Герцог вскинул брови.
– Хм… никакого передника горничной. Боюсь, я неверно определил ваш статус.
– Собственно говоря, я иду в бальный зал. Пытаюсь разыскать родных.
Он обвел глазами ее простенькое платьице с неровными складками на юбке, выглядевшей так, словно девушка шила ее сама.
Герцог уронил руку.
– Это делает вас еще более заманчивой и запретной добычей. Девица из обедневшей, но благородной семьи… Я бы поимел вас немедленно, будь у вас в кармане не больше нескольких пенни, дорогая. Но даже у меня имеются кое-какие убогие моральные принципы. Вернее, причуды.
– Вы слишком много на себя берете, – бросила она, – и к тому же обладаете чересчур богатым воображением.
Под этим Роберта имела в виду, что он весьма поспешно и ошибочно посчитал ее бедной… хотя, судя по ее одежде, ошибиться было легко. Но он пришел к более очевидному заключению:
– К сожалению, и вам я недоступен. Зато расскажу секрет своего успеха у женщин. И не возьму за это и полпенни, поскольку даже этого в вашем кошельке не найдется.
Роберта выжидала, любуясь цветом его фрака и волнистым совершенством волос.
– Собственно, плевать мне на то, получу я вас или нет.
– Не получите! – уязвленно заверила девушка. – Потому что я испытываю к вам абсолютно те же самые чувства.
– В этом случае я поцелую ваши пальчики и удалюсь. Он почтительно шаркнул ногой, а Роберта зачарованно наблюдала, как полы его фрака ложатся безупречными складками. Недаром она была дочерью поэта! Бледно-зеленый – все же неточное описание цвета его костюма. Скорее, эта шелковая тафта имеет оттенок, называемый «селадон», совсем как зелень молодых листочков. А черная вышивка при ближайшем рассмотрении оказалась цвета тутовых ягод.
Какое изысканное сочетание! Достаточное, чтобы заставить ее полностью изменить мнение. Но то, что она испытывала сейчас, было слишком глубоким для столь легкомысленной эмоции, как вожделение.
То, что чувствовала она, было не вожделением. Любовью. Впервые в жизни Роберта влюбилась.
Влюбилась!
– Я еду в Лондон, – объявила она отцу, едва переступив порог дома. – Мое сердце томится в оковах, и я должна следовать его зову.
Хотя столь напыщенный язык не был свойственен Роберте – та обычно выражалась попроще, – все же на этот раз она сочла нужным процитировать одно из стихотворений отца.
– Ни за что! – воскликнул тот, игнорируя ее литературную ссылку. – Я…
– Без тебя, – перебила она. – И без миссис Гроуп.
– Ни за что!
Битва продолжалась с месяц. До тех пор, пока почтальон не принес мартовский выпуск «Рамблерз мэгэзин».
На этот раз карикатуры были еще ужаснее. Ее изобразили не только сгорбленной и с неестественно широкими бровями, но и стоящей на коленях перед человеком в ливрее. Судя по гнусному рисунку, Роберта умоляла лакея взять ее в жены.
«Что дочь, что отец! – гласила подпись. – Мы всегда подозревали, что безумие – болезнь наследственная».
Роберта ничуть не сомневалась, что карикатура распродается в «Хамфриз принт шоп», как горячие пирожки.
– Моя совесть чиста! – прогремел отец, как только понял намек. – Но ты! Ты могла сообразить, что репортеры светской хроники платят слугам за любые добытые сплетни? Как ты могла, особенно учитывая тот факт, что мы с миссис Гроуп и без того постоянно появляемся на страницах «Таун энд кантри мэгэзин»?! Кто-то неплохо заработал на твоей глупости! И нет смысла просить меня написать еще одну поэму: здесь мое дарование бессильно.
Ярость маркиза улеглась только после написания четырехсот строк ямбическим пентаметром, в котором призыв «змея, уползай прочь» рифмовался со словами «единственная дочь» – что само по себе, согласитесь блестящая находка.
Досада Роберты смягчалась только постоянным напоминанием о том, что она собирается выйти замуж за герцога Вильерса, заказать шелковые платья оттенка «селадон» и больше в жизни не слышать ни одного стихотворения.
Она приказала запрячь отцовский экипаж, не парадный, разумеется, но все же достаточно презентабельный. Велела второй горничной сопровождать ее в Лондон и уехала, сжимая в руке саквояж, набитый неприглядной одеждой, сшитой миссис Партнелл. Там же лежали кошелек с довольно умеренной суммой и стихотворение отца – единственная рекомендация, которую тот согласился ей дать.
– О, дерзкий новый мир! – прошептала она про себя, но тут же сморщила нос. Больше никакой поэзии! Герцог Вильерс скорее всего никогда не слышал о Джоне Донне и, возможно, не смог бы отличить сонет от оды.
Словом, само совершенство!
Глава 1
10 апреля 1783 года
Бомонт-Хаус, Кенсингтон
– Замужняя парижанка должна иметь любовника, иначе она никто. И ей простят даже двоих.