Жажда любви
Шрифт:
— Я рада, что он вам нравится, — сказала Сара. — Я пошлю ему приглашение. На вторник. Годится?..
— О да. Очень благодарен вам, Сюзетта... Знаете, никто не подумает, что леди Диана ваша мать. Она просто изумительна, не правда ли? Сегодня я буду дома обедать.
— О, Роберт! — воскликнула Сара, смеясь помимо воли, и затем прибавила: — Не позвонить ли мне Викгэмам и не спросить ли, может ли прийти Памела?
— Нет, не надо, — энергично ответил Роберт. — Это будет утомительно. Кроме того, такой чисто семейный обед не будет интересен. Вы не находите разве, что Памела еще ребенок?
—
— Вы насмехаетесь надо мной! — улыбаясь, ответил Роберт.
В это время к ним донесся снизу голос ее матери, говорившей что-то своей горничной, и выражение лица Роберта сразу стало напряженным.
— Мы пойдем куда-нибудь сегодня вечером, — сказала Сара решительно. — У многих знакомых сегодня приемный день, но если вам не хочется, то вы получите отдых, и мы пойдем в театр. Франсуа позвонит, чтобы достать нам билеты.
Ей не хотелось быть свидетельницей игры в кошку и мышку между Робертом и ее матерью, когда они останутся вдвоем.
ГЛАВА V
Я не отпущу тебя.
Все цветы, что сорваны до срока,
Молодую жизнь свою губя,
Наш союз скрепляют без упрека
И не смеют отпустить тебя.
Я не отпущу тебя.
Жизнь не в жизнь с тобой в разлуке.
Подожди, любя иль не любя.
Я сжимаю крепко твои руки
И не отпущу тебя.
Роберт Бридж
— Вот я привел его! — весело объявил Роберт спустя три дня, дружески подталкивая Гиза вперед. — Он слонялся, чтобы убить время, как он сам сознался мне, ну а я попросту схватил его за шиворот. Я знаю, вы, Сюзетта, не будете в претензии, что мы пришли рано.
— Я очень рада, — ответила она.
— И я также, — подтвердил он, улыбаясь.
— Мсье Гиз разговаривал с каким-то ужасным субъектом, профессором чего-то, — продолжал Роберт, нисколько не смущаясь. — Он говорил без конца. Но Бог мой, какой он был неопрятный! Волосы растрепаны, вокруг шеи шарф, галстук на боку, сюртук развевается по ветру и слишком широк для него...
— Этот профессор, по-видимому, не очень тщеславен, Роберт, — заметила Сара.
— Ого! — протестовал Роберт. — Такие господа именно и бывают самыми тщеславными людьми. Они просто думают, что могут себе позволить выглядеть неряшливо, потому что они знамениты. Я называю это дерзостью с их стороны. Они навязывают свой взгляд людям только потому, что они обладают известностью. Это гораздо худший сорт тщеславия, чем тот, который замечается у обыкновенных людей, любящих быть хорошо и прилично одетыми и не слишком бросаться в глаза.
— Верно, Бобби! — послышался голос леди Дианы позади него.
Роберт вспыхнул и быстро повернулся, с восторгом приветствуя ее.
Она протянула к нему свои нежные белые руки и поправила его галстук, который немного съехал набок.
— Вы всегда такой чистенький и так тщательно одеты, — шепнула она, нагибаясь к нему. Ее каштановые волосы, очень мягкие и надушенные, коснулись его щеки на секунду. Он слегка глотнул воздух и улыбнулся.
Гиз был представлен ей. Тотчас же наступила минута какого-то необъяснимого молчания, когда все члены маленького общества чувствуют себя неловко. Сара была убеждена, что мать ее не понравилась Жюльену Гизу, и леди Диана, с своей стороны, почувствовала внезапную антипатию к нему. Роберт, смутно понимавший, что тут было что-то неладно, пришел в дурное настроение. И все были рады, когда дворецкий объявил наконец, что обедать подано.
Они обедали за маленьким круглым столом в амбразуре окна, где, по приказанию Сары, шторы не были опущены.
Снаружи весенний вечер уже переходил в ночь, нежно-лиловое небо было усеяно бледно-золотыми звездами, последние блестящие лучи освещали все, пока не спустилась ночная темнота. Наблюдая в окно прелесть заката, прислушиваясь к молодому веселому голосу Роберта и к более глубокому голосу Гизу, Сара забыла неловкость первых моментов и увлеклась шутливым, товарищеским тоном, господствующим в их маленькой компании. А после обеда, когда они перешли в гостиную, общество естественным образом разделилось на две пары.
Сара и Жюльен вышли через низкое французское окно в сад. Ночь еще не вполне наступила, цветы еще продолжали мерцать в полутьме, а голубые гиацинты были даже ясно видны.
— Как они хороши! — воскликнула Сара, нагибаясь к голубым цветам.
— Они такие же, как ваши глаза. Тот же цвет, — сказал Жюльен.
Он произнес это как самую простую вещь, но Сара вздрогнула тотчас же и отодвинулась от него.
— Я знаю, вы не любите таких похвал, — возразил он несколько сурово. — Между тем, наверное, мужчины говорили вам такие вещи тысячи раз, а красивые женщины обыкновенно привыкают к ним.
— Нет, — поспешно протестовала Сара. — Это неверно.
— А между тем, только делая личные замечания, можно стать ближе к другому лицу, я хочу сказать — сделаться другом, — спокойно продолжал Жюльен.
— Разве? — воскликнула Сара, смутно досадуя и удивляясь, почему в присутствии этого человека она не чувствует себя свободной, не может говорить так, как говорит с другими, и спокойно обсуждать положение, как бы ей хотелось.
Она нарочно заговорила о работе Гиза, о деле Луваля. Он отвечал ей с полной откровенностью, подробно изложил дело и, высказав свои заключения, прибавил:
— Моя работа, во всяком случае, является лишь, главным образом, средством к достижению цели. Я не из тех людей, жизнь которых бывает поглощена их работой или которые удовлетворяются своим успехом. Может быть, я потому не могу этим удовлетвориться, что, когда я был мальчиком, мне было некогда мечтать, а теперь мне этого хочется очень сильно. Я богатею и буду еще богаче со временем. А тогда я брошу работу и... и буду жить!
Он на мгновение остановился и затем прибавил все тем же спокойным голосом: