Жажда любви
Шрифт:
Доминик Гиз вскочил на ноги. Его пальцы дрожали, хотя он старался держать их спокойными, губы его тоже тряслись.
— Так! — с трудом проговорил он. — Ты намерен бросить карьеру, которую даже твои враги признают блестящей, замечательной; ты намерен принести в жертву все шансы на публичное отличие, чтобы, — он проглотил какое-то неудобосказуемое выражение, но гнев увлекал его, и он продолжал: — Чтобы оказывать внимание, прислуживать замужней женщине, которая, несмотря на твою веру в ее безупречность, далеко не такая и любовник которой чередует свои визиты с твоими!
Жюльен
— Это ложь! — произнес он с каким-то зловещим спокойствием, — это ложь, слышите ли вы? И вы должны взять ее назад...
Доминик Гиз бросил на сына разъяренный взгляд. Он больше не дрожал, но щеки его как будто ввалились.
— Я не хочу! — резко заявил он и повторил еще раз с такой же энергией: — Я не хочу!.. — Но тут его голос осекся; им овладел страх, жалость к самому себе и самообвинение.
— Отчего ты не ударишь меня, ведь ты жаждешь это сделать? — спросил он, задыхаясь. — Я ведь стар и твой отец, тебе нечего бояться...
Но Жюльен молчал. Негодование и гнев снова овладели его отцом. Он заставит его, своего сына, бросающего ему вызов и разрушающего их благополучие, отвечать ему, наконец.
— Весь наш мир знает, что Шарль Кэртон — любовник мадам Дезанж и был им до ее замужества, — сказал он. — Спроси де Клева, или Колена, или... — Он умолк.
Жюльен наконец едва слышно процедил сквозь зубы:
— Я бы хотел, если бы мог, задушить вас собственными руками, убить за эту ложь... Я бы хотел...
Он оттолкнул отца в сторону, бросился к двери, открыл ее и вышел.
Звук его шагов по тихой улице донесся в комнату, где оставался старик Гиз, и он считал шаги, пока они не замерли вдали.
Жюльен Гиз ушел.
ГЛАВА X
Жизнь или смерть для себя я найду
В чужой далекой стране,
Рано иль поздно к тебе я приду,
И ты придешь ко мне.
Мэри Кольридж
Когда вы любите, то многое заставляет вас страдать очень сильно, но никакое страдание не может сравниться с тем, которое причиняет ревность.
Гневная выходка отца Жюльена против Сары и брошенные им обвинения вызвали в душе его целую бурю эмоций. Он и раньше испытывал в отношении Кэртона дикую, безрассудную ревность, потому что тот слишком часто бывал с женщиной, которую Жюльен любил. Но Жюльен подчас несколько стыдился этой ревности, которая, как он это чувствовал, была неосновательна. А теперь в уме его звучали имена де Клева и Колена, и при одной только мысли о комментариях, которые могут быть сделаны Коленом по этому поводу, кровь бросалась ему в голову.
Колен тоже об этом говорил, и Жюльен представлял себе его подмигивание, когда он произносил своими толстыми, мясистыми губами некоторые слова.
Но ведь это была
Жюльен внезапно остановился. Он громко произнес эти слова, и они его несколько приободрили.
Да, это ложь!..
Он пошел дальше, но ревность вызвала перед его глазами образ Кэртона, его смуглое, красивое лицо, темно-карие глаза, тонкие, нарисованные, как у женщины, брови, красиво очерченный рот, который, когда он улыбался, открывал такие чудесные зубы!
Но это была ложь!..
Правда, Сара знала Кэртона давно, он был другом ее матери, был на много лет старше Сары. Ему должно быть сорок три или сорок четыре года...
Красивые женщины всегда возбуждают злые толки, а Сара, вследствие своего одиночества, была более подвержена им.
Жюльен знал, что он должен стараться ясно мыслить и не допускать никакой бессмысленной тревоги. Он даже слегка засмеялся, давая себе сам этот совет; вслед за тем он невольно вскрикнул, так как в своей слепой поспешности ударился по дороге о какую-то каменную стену.
Оглянувшись, он заметил, что бессознательно пришел к отелю Дезанж и очутился перед высокими воротами, тонкий железный переплет которых пропускал длинные полосы света, падавшие из открытых окон и отражавшиеся на дворе.
У ворот дремал в своей будке старый привратник.
Жюльен открыл маленькую боковую калитку и прошел к двери. Дворецкий, часто видевший его в последние месяцы, сказал вместо приветствия:
— Графиня находится в белой гостиной.
Он сделал жест рукой, как бы приглашая его войти. Жюльен последовал за ним машинально, словно в состоянии какого-то умственного отупения и физической усталости, явившейся результатом страшного возбуждения и сильнейшего приступа гнева. Он увидел луч мягкого света и услышал свое имя, произнесенное вполголоса. Идя дальше по гладкому, блестящему паркету, чтобы поздороваться с Сарой, он пристально посмотрел на Шарля Кэртона, который был партнером леди Дианы в бридж.
Кэртон точно почувствовал этот взгляд и тотчас же обратился к нему, раньше чем это сделал кто-нибудь другой.
— Алло, Гиз! Вы пришли, чтобы позабыть в веселой беседе о гневе своего клиента, не так ли?
Жюльен увидел перед собой его тонкое, смуглое лицо, улыбку, открывающую великолепные зубы, и очертания гладко причесанной головы. С трудом проглотив комок, подкативший к горлу, он сказал своим обычным голосом:
— Вашей руке лучше, Кэртон?
— Движения еще немного затруднены, но это все.
Жюльен взглянул на Сару и горячо повторил в душе: «Это неправда!.. Это неправда!..»
Детская уверенность, что то, что красиво, должно быть так же хорошо во всех отношениях, мелькнула у него в мозгу и укрепила его. Ведь так трудно дурно думать о красоте, когда смотришь на нее. И Жюльен бессознательно услаждал свою утомленную душу и успокаивал ее, глядя на Сару и разговаривая с нею о пустяках. Он слушал ее, освободившись каким-то необъяснимым путем одним только фактом ее близости от всех своих огорчений, сомнений и злобы. Он испытывал величайшее удовлетворение и уверенность в своем счастье.