Жажда мести

Мирнев Владимир

– Я – Мизинчик, – продолжал с бородкой. Свинцов внимательно на него посмотрел. Нет, его он не знал лично, но случалось слышать эту редкую фамилию через посредников, когда речь касалась Волгина.

– Я вас слушаю, – прокашлялся полковник и положил нога на ногу, как бы сбрасывая с себя страх. – Но зачем же так обставлять простой разговор?

– Разговор не простой, полковник, – сурово резанул Мизинчик.

– От имени кого? – спросил Свинцов.

– Я в такие дела не вмешиваюсь. Не мое дело. Выше.

– Кто? Девятый отдел? Председатель лично? Заместитель? Да? Он мне намекал, намекал о нашей встрече. – Свинцов по неожиданно побледневшему вытянувшемуся лицу Мизинчика догадался,

что, кажется, попал в точку. Выходило, он, Свинцов, им нужен. Мизинчик прокашлялся, поворочал шеей и вскинул глаза вверх, показывая, что разговор ведется от лица повыше. Свинцов мог бы, пожалуй, пролонгировать ход рассуждения Мизинчика и знал твердо, что дело коснется именно старого маршала Ротмистровского. Мизинчик же понимал, чувствовал опытность и ум полковника и начал, путая, как заяц следы в лесу, нести такую околесицу, что вскоре совсем сбил точно определенную Свинцовым интонацию разговора. Он понял, что имеет дело с какой-то новой школой работы, новой манерой поведения. В путанице и в хаосе слов, произносимых Мизинчиком, отчетливо просматривался непростой намек на государственную важность его информации. И выходило, что в столице живет человек, имеющий немалый авторитет и большие связи в аппарате ЦК, в Генеральном штабе армии, в силовых структурах, и что этим человеком муссируется мысль о необходимости государственного переворота в Советском Союзе.

Подобного полковник Свинцов не ожидал и, разумеется, с большой опаской посмотрел на Мизинчика. Выходит, готовился государственный переворот, может пролиться кровь, а он, полковник государственной безопасности, опытнейший из опытнейших спецов, не знал этого.

– То есть? – растерялся полковник, предполагая, что, возможно, ошибся и не точно уловил мысль Мизинчика.

– Что именно? – спросил, в свою очередь, Мизинчик, недоговаривая.

– Я желал бы уточнить вашу мысль, товарищ Мизинчик, не понимаю кое-что. О каком государственном перевороте вы говорите?

Мизинчик не мог говорить прямо. Но приходилось, если такой человек обозначил тему. Мизинчик боялся произносить слово «переворот». Это слово могло исчезнуть, испариться, вообще выяснится, что оно окажется мыльным пузырем.

– Мы идем по пути демократизации. Но не все в этом заинтересованы. Кроме Коммунистической партии. – Мизинчик вдохновенно повторял слова высокого начальства. – Но имеется группа лиц, которые против. К ним относятся некоторые сталинисты, мутят воду, находясь под влиянием американцев. Например, заявление генерала Воробья расценивается – как бунт. Вы – член партии?

Полковник Свинцов не ответил. Ибо, если задавался такой глупый вопрос, стоило ли отвечать. Полковник КГБ вне партии – как земля вне атмосферы воздуха.

– Кто вас уполномочивал? – спросил полковник. Его покоробило слово «демократия» в устах Мизинчика. Свинцов понимал, что группа людей рвется к власти, но простой человек не желает власти. Власти желают те, у кого уже имеется власть, ибо они желают большей власти.

– Я вам сказал.

– Вы имеете в виду старого маршала?

– Именно. Старые опаснее из-за связей. Вы меня поняли. Этот пакет для вас, – он вытащил из-за пазухи пакет и протянул полковнику. – Тут пятьдесят тысяч долларов. Моих двадцать процентов тут. Но это только на первый раз.

Полковник Свинцов хорошо представлял, как все делается там, где пахнет деньгами: первые – дают; вторые – убивают.

– Почему такой огласке предали такое важное мероприятие? – спросил полковник Свинцов.

– Вы да я, – отвечал ехидно Мизинчик.

– Товарищ Мизинчик, а эти двое, они видели меня. Они совсем идиоты? Их в задницу не засунешь.

– Мы их засунем, полковник, куда хочешь.

«Ты, скорее всего, уберешь меня, –

подумал Свинцов. – Ты молод. Тебе нужны деньги. Для меня это не деньги. У меня за границей счет в Швейцарии, только из любви к родине я тут сижу. Убрать его надо при первой возможности, как я всегда делал. Если глаз один видел меня, он не должен больше видеть свет. Он не отвяжется, пока я жив».

– Вот и засунь в задницу их, потом будем работать, – проронил Свинцов вслух и топнул ногой. – Эти мозгляки за пять рублей продадут, не то что за пятьдесят тысяч долларов.

Мизинчик растерялся от такого неожиданного оборота в разговоре.

– Дело архисложное, деликатное, не называя имени, тихо, спокойно, вразумительно, товарищ Мизинчик, – продолжал гнуть свое полковник. – Я не привык так работать. Не на базаре. С этими болтунами нельзя работать. Вы человек серьезный, знаю. Говорили. Можно довериться.

– Кто говорил? – встрепенулся Мизинчик.

– Знаю кто. Кто должен, тот и говорил. Вам я доверяю, раз такой человек говорил, но вот с этими – нет. Архиважное дело. Человек он известный, видный, его знает каждый военный. Представляете, что это такое! – Свинцов вел Мизинчика за нос, как хотел. Он теперь понял, опасаться такого человека вряд ли имеет смысл. Но дело Мизинчик провалить может, так что в любом случае его надо будет убирать. Иначе он уберет Свинцова.

Мизинчик ошарашенно молчал. Его маленькие глазки растерянно моргали. «Если он их не уберет, они постараются после операции меня убрать», – подумалось с тоскою ему, знающему, что никому на свете доверять нельзя: дурак же.

– У вас есть мой телефон? – спросил, как бы между прочим, Свинцов и перекинул одну ногу на другую.

– У нас все имеется. И номер квартиры, – добавил осведомленно и назидательно Мизинчик.

– Тогда до свидания. Пакетик я беру с вашего разрешения, я жду сообщений в двенадцать ночи каждые сутки. – Свинцов встал, поворачиваясь так, чтобы его лицо не рассмотрели те двое, стоявшие у фонтана. Спустившись у кинотеатра «Россия» вниз по ступенькам, он понаблюдал за тремя на лавочке. Мизинчик сидел между ними, о чем-то оживленно говорил. Затем Свинцов перешел переулок на ту сторону, к дому «Известий». Медленно, неторопливо, чтобы не вызвать у тех троих желание понаблюдать за ним, скрылся за углом здания на Чеховской улице. Остановившись за колонной одного из старых зданий, когда-то бывшей церкви, стал вести за ними наблюдений. Те трое долго сидели. Говорили. Уже стемнело. Ровно в половине десятого трое встали одновременно, и один из них, тот, который стоял за спиной с пистолетом, направился на улицу Чехова. «Он будет следить за мною – это наблюдатель», – мелькнуло у Свинцова. Он пошарил глазами по пустынной улице и быстро направился к маленькому закрытому магазинчику «Мясо», который торговал до восьми, нащупал в кармане итальянскую финку с наборной костяной рукоятью и спрятал ее в рукаве. «Наблюдатель» быстро приближался.

– Молодой человек, – обратился Свинцов к шедшему мимо «наблюдателю». Свинцов еще раз метнул краем глаз по улице, – никого, пустынно, подходящий момент. «Молодой человек», приостановившись, поднял лицо. Свинцов молниеносно ткнул финкой того в шею и потянул на себя, перерезая аорту прихватив в секунду обмякшее тело, затащил за магазинчик и бросил на землю. Все. Пошарил в карманах, нащупал паспорт, удостоверение, кошелек, в котором могли находиться адреса, обтер финку о пиджак «наблюдателя», постоял секунду-две, прислушиваясь, завернул финку в носовой платок и отправился дворами домой. Дома он отправил носовой платок в унитаз, финку – под струю воды в умывальник, затем поел спокойно, спустился вниз, из автомата позвонил на квартиру маршалу. Трубку, как всегда, подняла его внучка.