Жажда мести

Мирнев Владимир

Они не заметили, как появились девушки. Борис раскланялся, сдержанно улыбнулся и представил своего друга девушкам как гениального европейского философа, что смутило Волгина окончательно.

– Нонна, – назвалась стройная шатенка.

– Вика, – произнесла приятным тонким голосочком, смущенно и робко блондинка с распущенными длинными волосами и несколько сутулыми плечами под прозрачной черной кофточкой.

Борис парил над толпой – поднятые плечи, высоко вздымающаяся грудь, мужественное лицо.

– Девушки, как изумительно, прошло лето, я отдыхал на Капри, и скажу вам, что там отлично.

Из нашей академии было лишь несколько академиков. Я и еще двое. Морской бриз, кипарисы, Южный крест по вечерам. Пойдемте в гости. Представьте себе, этот великий философ, писатель, поэт специально живет, как Оноре де Бальзак, в простой коммунальной квартире, которую вы сейчас увидите. У него, конечно, как, впрочем, и у меня, есть в элитном доме Центрального комитета КПСС, на старом Арбате, еще одна квартирка, но то, что вы увидите, это, так сказать, особый, пикантный ход. Великие познают жизнь, что называется.

– Боря, перестань, – попросил смущенно Волгин.

– Дорогой Володя, не смущайся, ибо то, что ты написал, будут помнить в веках и летописях святой Руси. Вся моя Академия наук перечитывает твои афоризмы, – продолжал Борис. – Помню, как восхищался тобой академик Артоболевский! Академик Рыбаков, лауреат Нобелевской премии, спит и мечтает с тобой встретиться. Девочки, он – интерчеловек третьего тысячелетия. Это он сказал: «Воображение одного человека может превосходить реальную жизнь всего человечества». Этот гениальный тезис вызвал восторг! «Гений, как и Бог, творит в одиночестве». А? Именно творит!

Вся компания медленно двигалась по улице Белинского, переименованной теперь в Никитский переулок. Борис блистал остроумием, расхваливая Волгина.

В плохо освещенном коридоре Борис точно сориентировался, отворил дверь в комнаты и в мгновение вытащил из холодильника красивую бутылку итальянского портвейна. Он предложил, как бы впервые оглядывая комнаты, выпить в этой цитадели, где рождаются великие произведения. Он вытащил на середину комнаты стол, накрыл чистой скатертью, расставил вокруг стола стулья, водрузил бутылку, фужеры и без обиняков сразу взял быка за рога:

– Давайте, как говорится, по-гречески, как во времена Перикла, просто и, не подогревая вино, выпьем прекраснейшего напитка, которым Володя меня уже угощал. Володя меня простит, что я распоряжаюсь в его мастерской, как у себя дома.

Нонна, боясь опьянеть, пила вино маленькими глоточками, а Вика запросто глотала вино с завидной разухабистостью.

– Женщина – это существо, созданное из ребра Адама исключительно для того, чтобы создавать на земле проблемы, – проговорил Борис с восхищением. – Кто сказал? «Умный умного поймет, глупый умного осудит», – это тоже его. «Вся наша жизнь – это бесконечная охота одного человека на чувства и желания другого». Это же энциклопедия выражений. Лучше Волгина никто не скажет. «Зарождение любви означает победу жизни». Это чудовищно точно.

Волгин не верил, что его случайно вырвавшиеся слова так действуют на циника Бориса. Вика положила свою руку на загорелую руку Волгина и спросила:

– Вы, наверно, и гадать умеете?

– Что вы? – Волгин понимал, что Викторию уже основательно повело. Блуждающими глазами смотрела на него и Нонна, девушка из семьи крупного

ученого. Борис все еще говорил о красоте, приводил слова Волгина, сообщил между тем о своей поездке на симпозиум в Англию, в котором будут принимать участие исключительно лауреаты Нобелевской премии, откупорил вторую бутылку портвейна и предложил девушкам уединиться в другой комнате, пока он с гением пофилософствует. Девочки в мгновение согласились, их мысли совпали. Они нежно перекинулись взглядами. Борис все понимал и хищно вскидывал поблескивающие глаза на Волгина, как бы пытаясь опередить в желаниях своего обожаемого гения.

– Тебе нравятся девочки? – спросил он, когда они ушли. – Имей в виду, Нонна – дочь академика Рыбакова.

– Оскорбление женщины – есть разрушение гармонии мира, – продохнул Волгин и привстал.

Борис в задумчивости стащил с себя галстук и приотворил дверь в соседнюю комнату. Он поразился. «Тициановские девочки» сидели, обнявшись, одна напротив другой на диванчике. Белые длинные волосы Вики покрывали лицо Ноны, а руки Вики производили недвусмысленные движения, что привело Бориса в дикий восторг. Он повернул испуганное лицо к Волгину, и смех сорвался с его губ:

– Лес-лесбияночки! Я сейчас! – крикнул он и кинулся к девушкам, которые в пьяном виде творили сами не зная что. Как только он отвел голову Нонны из-под ниспадающих волос красавицы Вики, она тут же обхватила его за загорелое лицо, припадая к нему губками.

Из-за Бориса девушки вскоре подрались. Но Борис их оставил обеих.

Из смежной комнаты раздался визг, дверь распахнулась, и на пороге показалась бледная, исцарапанная Нонна. В сражении ей не удалось победить сильную Вику. В одной руке она держала юбку и кофту, в другой – бюстгальтер, и исцарапанное лицо пылало яростью. Завидев одетых мужчин, она взвизгнула, вскрикнула, полагая, что попала не туда, и захлопнула дверь обратно. Но так как на нее все еще наседала более сильная Вика, ей опять пришлось выбежать из комнаты. Борис обнял ее, содрогающуюся от гнева, успокаивая:

– Подрались, две славных кошечки, ну и ладно, какие сиси расцарапали. – Он поцеловал одну грудь, другую. – Ах, какие вкусные!

III

Волгин бежал прочь. Он быстро прошел мимо окон знаменитой коммуналки, боясь, что его окликнут, попытаются вернуть. Но, дойдя до телеграфа, некоторое время постоял в раздумье – не обидел ли кого, затем все же вернулся и заглянул в светящееся окно, небрежно задернутое шторами. Борис с завидной невозмутимостью демонстрировал свое крупное волосатое тело девушкам. В отсутствие Волгина он чувствовал себя вольнее, беззастенчивее.

Лена ясно и отчетливо понимала, что молодость прошла. Душа ее осталась прежняя, как и любовь к Волгину. Она ожидала его сегодня, хотя он и не обещал. Теперь Лена могла передвигаться самостоятельно. Она в эти минуты подбирала себе туалет, стояла посреди комнаты в ночной сорочке, напротив нее дрожал хвостиком, просясь на руки, черненький пуделек, как бы собираясь помочь хозяйке. Когда раздался звонок, Лена встрепенулась, набросила старый дедушкин халат и побежала отворять.

Волгин вошел улыбаясь, поцеловал ее в щеку, прошел в квартиру.