Жажда смерти
Шрифт:
О бандитском прошлом Плохиша в области знали все. И сейчас даже самые верные из губернаторских клевретов взирали на него с опаской и недоверием. Судя по напряженному лицу Лисецкого, в эту решающую для нас минуту он сам жалел о своем выборе.
Плохиш смахнул пот со лба ладонью, вытер ее о полу пиджака, спохватился, что у него есть носовой платок, достал его, помял в руке и снова сунул в карман. Потом выдохнул, как перед рюмкой водки, и заунывно озвучил подготовленную нами заранее краткую речь.
Парламентарии
— У меня, короче, все, — сообщил он неуверенно.
— Есть вопросы к господину Плохову? — стараясь подбодрить Плохиша, подал голос председатель Думы.
— Скажите, — наклоняясь к микрофону объемной грудью, грозно заговорила пожилая дама из коммунистической фракции, — какой у вас опыт работы в сельском хозяйстве?
Опыт работы Плохиша в сельском хозяйстве ограничивался прикручиванием деревенского рынка, с которого его братва брала оброк натуральным продуктом. Но со стороны дамы интересоваться этим было бестактно, поскольку она принадлежала к продавшемуся нам фракционному меньшинству.
— Это ко мне, что ль, вопрос? — агрессивно переспросил Плохиш, стараясь по бандитской привычке сбить собеседника с толку своим напором. — Я че-то не понял?
— Вы вообще-то разбираетесь в животноводстве? — напирала дама, повышая волос.
— А я в людях разбираюсь! — дерзко отозвался Плохиш. — Работать-то люди будут, а не коровы! И, несколько сбавив тон, добавил уже примирительно: — Если уж на то пошло, то современному менеджеру нету разницы, чем руководить. Что свиней разводить, что ракеты в космос запускать. Такая моя будет позиция.
Он, кажется, хотел добавить для убедительности свое любимое «в натуре», но в последнюю секунду удержался.
— А через какой банк будет идти финансирование? — не унималась коммунистка. Она возглавляла какой-то женский общественный комитет. Не то солдатских матерей, не то матерей-одиночек. — Опять через «Потенциал»?
Она явно намекала на то, что одним из владельцев «Потенциала» был губернатор, бесстыдно накачивавший банк бюджетными деньгами. Я понимал, что ей нужно было отвести от себя подозрения, и потому она кусалась. Но к ее пикировке с Плохишом прислушивались и колеблющиеся депутаты, так что лучше было обойтись без этого.
— При чем тут «Потенциал»? — деланно удивился Плохиш. — Через «Нефтебанк»!
Коммунисты взвыли. «Нефтебанк» был нашим банком, и с лета его возглавлял сын губернатора Николаша Лисецкий. Учитывая, что до этого двадцатипятилетний Николаша маялся от безделья на скромной должности мелкого клерка, его неожиданный взлет произвел сенсацию, которая до сих пор не улеглась.
— Понятно! — саркастически заметила коммунистка. — Хрен редьки не слаще.
У меня опять зазвонил телефон.
— Мужчина, это телеателье? — ядовито осведомился Храповицкий. — Я что-то не понимаю, у меня телевизор
За подкуп коммунистов отвечал я, поэтому свои упреки он адресовал мне.
— А что, разве она сказала, что у нее от тебя ребенок? — фальшиво поразился я. — Я как-то пропустил.
— Какой ребенок! — взорвался Храповицкий. — Я хочу знать, почему эта толстая дура топит Плохиша?
Я тоже считал, что приятнее было бы наоборот. Но как устроить потопление Плохишом коммунистки, я не имел понятия. С минуту я размышлял.
— Возможно, потому, что у нее ребенок от тебя, а не от Плохиша, — предположил я наконец.
Последовали длинные ругательства и короткие гудки. Допрос Плохиша тем временем продолжался.
— Правда ли, что вас задерживали на семь суток по обвинению в вымогательстве? — строго вопрошал руководитель коммунистической фракции, сухой и едкий мужчина, лет пятидесяти, с костистым лицом и острым кадыком. Этот был стойким бойцом. Подкупать его мы даже не пытались.
Кстати, это было неправдой. Задерживали Плохиша не на семь суток, а на тридцать. И не по вымогательству, а по подозрению в бандитизме. Просто через семь суток его выпустили.
Зал замер. Маленькие глазки Плохиша воровато забегали. Он облизнул языком враз пересохшие губы.
— Так ведь ничего же не доказали, — промямлил он. — Мало ли кого сейчас закрывают! Теперь политика такая!
— Значит, не пойман — не вор? — усмехнулся коммунист, и его кадык прокатился вверх и вниз.
— А при чем тут вор? — не удержавшись, вспылил губернатор. Он уже был на грани. — Я бы попросил быть осторожнее с определениями. У закона нет претензий к господину Плохову. А свои оскорбительные догадки можете оставить при себе.
Коммунист хотел что-то возразить, но Щетинский после резкой реплики губернатора поспешил отпустить измученного Плохиша и начать дебаты.
Первыми выступали коммунисты — как самая многочисленная из фракций. Они топтали наш проект своими нечищенными башмаками, требовали прекратить авантюры и положить конец губернаторским экспериментам над живыми людьми. Сторонники губернатора, напротив, выражали радостную уверенность в том, что отныне наши села процветут. Независимые депутаты пытались сохранять внешний нейтралитет и булькали невразумительно.
Наконец приступили к голосованию, и я затаил дыхание. Депутаты нажали кнопки и нетерпеливо уставились на табло. Оно вспыхнуло, померцало и погасло. Оказывается, электронная машина для подсчета голосов вдруг сломалась.
— Предлагаю голосовать открыто! — выкрикнул председатель коммунистической фракции.
Наши депутаты тут же запротестовали. Для нас это была бы катастрофа. Продавшиеся нам левые и независимые ни за что не решились бы поддержать наш проект на глазах своих товарищей. Все висело на волоске.