Жажда жить
Шрифт:
Но этой мысли не суждено было стать частью стратегического плана Эмили, касающегося судьбы Грейс. Матери пришло в голову, что если у дочери было что-то с Чарли Джеем, то вполне могло быть и со Скотти Борденером, а может, и с кем-то еще. Скажем, трое. Трое молодых людей, которые прикасались к ней, трое, к которым прикасалась она. Этому следует положить конец, и единственный способ — постоянно отслеживать все передвижения Грейс, не позволять ей уделять внимание какому-то одному юноше, все время менять обстановку. Конечно, следить за передвижениями Грейс, не вызывая при этом у нее никаких подозрений, — дело нелегкое, но теперь это долг, и его следует выполнить. Второй элемент стратегии представлял собой несколько видоизмененный вариант прежнего плана удержания на расстоянии молодых людей, сравнение с которыми могло бы оказаться не в пользу Сидни Тейта, а ему Эмили продолжала доверять. Третья часть плана также была слегка откорректированным вариантом прежней линии
Эмили Колдуэлл, прихожанка епископальной церкви, придерживалась мнения, что церкви стоят между человеком и Богом, и про себя она была отнюдь не уверена в том, что не считает Иисуса Христа принадлежностью церкви и потому тоже преградой на пути к Богу. Ее вера состояла в личном завете с Богом-Отцом, с которым у нее были очень добрые отношения. Она считала, что Бог понимает, что она всегда действует из лучших побуждений и что Он понимает и одобряет ее поступки даже в тех редких случаях, когда другие, рангом пониже, порицают их. Эмили также исходила из того, что когда она теряет присутствие духа или нарушает правила поведения — правила, понятные ей и Богу, — ее наказывают. В данном случае она считала, что была наказана за недостаток внимания к Грейс тем, что Бог позволил Джесси Джей узнать то, что она узнала. Впредь Эмили будет более бдительно блюсти интересы дочери. Ну а пока она благодарила Бога за Сидни Тейта.
Теперь, «выходя в свет» — Форт-Пенн признал этот факт, хотя по-прежнему отвергал выражение, — Грейс часто появлялась в обществе юных леди и джентльменов, в том числе замужних и женатых. Она стала первой девушкой в Форт-Пенне, которой устроили бал в бытность ее еще ученицей школы мисс Холбрук; ей не было восемнадцати и исполнится только двадцать девятого апреля; но если уж кому и устанавливать прецедент, то только членам семьи Колдуэллов. Все говорили, что лишь это справедливо и правильно. Все приветствовали ее, и не просто как члена семьи Колдуэллов, но как привлекательную, славную девушку, которая и в бальном зале, и на людях, и за пианино, и где бы то ни было выглядит самой грацией (один из сотни каламбуров, подходящих ее имени). В Форт-Пенне, на льду Несквехелы, устраивались празднества на коньках, с последующим чаепитием или ужином в чьем-нибудь доме либо недавно открывшемся загородном клубе; проходили балы, санные прогулки в сторону Бексвилла, рядом с фермой Колдуэллов, обеды в узком кругу, поездки в Филадельфию и Нью-Йорк, бал военных, наконец, прием у губернатора. Поездок в Филадельфию было несколько, тамошние родичи считали своим долгом непременно что-нибудь подарить Грейс — приятное занятие, когда девушка хороша собой и богата.
— Тебе не кажется, что это перебор? — поинтересовался как-то у жены Уилл.
— Нет. Пусть этот год запомнится ей на всю жизнь, — возразила Эмили.
Один из маршрутов привел в серный источник, что соответствовало ее плану перемены обстановки. Погода там выдалась божественная, и Эмили сказала, что вообще-то Грейс неплохо бы некоторое время отдохнуть. Отдых пришелся весьма кстати, ибо к тому времени, когда Эмили решила, что можно возвращаться в Форт-Пенн, с делом Баума было покончено: Луи Бауму была предоставлена возможность признать себя виновным в убийстве второй степени, и его приговорили к двадцати годам заключения. Кое-кто из итальянцев недовольно ворчал и жаловался, но слышали эти протесты исключительно сами же итальянцы, да еще один местный политикан, некто Роджер Бэннон, который заявил, пожимая плечами:
— А что я вам, добрые люди, говорил? До тех пор пока вы не выправите себе все бумаги, с этими подонками-голландцами сражаться бессмысленно. Живите как надо и голосуйте как надо, не зря я вам твержу это изо дня в день. Но как голосовать, если нет гражданства? По крайней мере здесь, на этой помойке, где смердит голландским духом, это невозможно. С меня не спускают глаз так же, как дьявол не спускает глаз с низкооплачиваемого банковского клерка.
— И ведь не голландец вытащил малого из беды, — заметил кто-то из итальянцев.
— Разумеется, нет! Думаешь, я не знаю? Это сделал ирландец! А что я вам все время твержу? Это был Десмонд О’Коннол, ирландец, а не кто-то из этих балбесов.
— Но вы же их вините.
— Ну да. Но я не виню их за то, что они так хорошо отдают себе отчет в собственных недостатках, что им хватило ума выдвинуть ирландца, сметливого, умного адвоката. Улавливаешь, к чему я клоню, бонджорно?
— Не совсем.
— В таком случае не сочтите за нескромность, но я готов сделать для итальянца то же самое, что наш общий друг Десмонд О’Коннол сделал для этих толстопузых любителей пива. Когда им приходится туго, они идут к ирландцу. Почему бы вам не воспользоваться такой же возможностью? Ваш друг Роджер Бэннон не адвокат, но провернул он уйму дел вне здания суда. В стотысячный раз повторяю, выправьте себе документы, станьте избирателями, а дальше уж мое дело — позаботиться о том, чтобы ни один итальянец не попал на палубу. Мы будем путешествовать первым классом,
— Да.
— Беда многих ваших соплеменников заключается в том, что они с утра до ночи обливаются потом, как галерные рабы, гнут спину кто на Пенси, кто на Нескви, получают не больше трубочиста — и довольны жизнью! Довольны словесами больших людей, довольны тем, что ломают хребет, пока не заработают туберкулез и не начнут харкать кровью в подушку по ночам. И за что? За какую-то мелочь, за восемьсот долларов, ну за две тысячи, на которые можно вернуться в старый дом, купить ферму и поднять детей, чтобы те тоже поливали потом несколько акров итальянской земли. Я тоже родился в старом доме, но если бы кто-нибудь из моих ребят сказал, что хочет вернуться в Ирландию и жить там, я бы утопил его! В свой срок мой старший поступит в колледж, даже если мне придется для этого украсть деньги. Да вы знаете его. Роджер Бэннон-младший. Сейчас ему четырнадцать, но он уже ростом с меня. Я не против, чтобы он разносил газеты, но ничего больше, пока не вырастет. Без тех грошей, что он зарабатывает сейчас, я обойдусь, а когда-нибудь он получит образование, окрепнет и тогда уж принесет домой не цент, а доллар. То же касается его братьев. Им и в голову не приходит расспрашивать о маленькой ферме в Вексфорде, откуда я родом. Вот и вам бы так, ребята. Тогда у нас что-то получится.
Итальянцы мечтательно кивали, даже не задаваясь вопросом, с чего бы это хозяину кафе «Бэннон» вспоминать толстопузых любителей пива, и словно бы забыв, что гроши, получаемые за разноску газет, Роджер младший кулаками выбил у одного итальянского парнишки. Они просто принимали эти факты как данность по той простой причине, что Роджер Бэннон был единственным неитальянцем, кто проявлял к ним хоть какой-то интерес.
На фоне большого и успешного бала — выхода в свет — празднование восемнадцатилетия, по соображениям Эмили Колдуэлл, могло бы пройти тускло, и потому она решила, что ее планам, как ближайшим, так и долгосрочным, будет более соответствовать апрельская поездка Грейс в Нью-Йорк. Раньше она не проводила там более недели, но теперь, вступив в новую жизнь, юная леди наверняка обнаружит, что большой город с его магазинами, театрами, людьми — это целый мир таких приключений, которых раньше она просто не понимала, так что Эмили расписала нынешнюю поездку на две недели самых разнообразных развлечений. Ни у Колдуэллов, ни у Броков не было в Нью-Йорке родственников, которые могли бы стать надежными гидами молодой провинциалке, но такие деньги, как у Колдуэллов — деньги чистые и большие, — создают связи сами по себе. Высокопоставленные особы из железнодорожной компании «Несквехела, Форт-Пенн и Ливан» поддерживали дружеские отношения со своими коллегами из Ридинга, те были в еще более теплых отношениях с Домом Моргана, и хотя знающие люди поговаривали, что одно лишь имя Моргана еще не может служить пропуском в клуб, появиться в обществе под этим зонтиком было небесполезно. Джордж Лонгуэйз, не будучи формально партнером Моргана, стоял к Дому достаточно близко, как близок был и Уиллу Колдуэллу, так что, когда последний в приписке к какому-то деловому посланию попросил его присмотреть за Эмили и Грейс, когда те будут в Нью-Йорке, времени зря терять не стал. Жена Джорджа сразу же продемонстрировала свое гостеприимство, добавив, что всю жизнь мечтала дать ужин в честь Эмили, а теперь вот Эмили и Грейс. Приглашение остановиться в доме Лонгуэйзов Эмили вежливо отклонила, идею же вечернего приема приветствовала в самых изысканных выражениях, тем более что Мэйзи Лонгуэйз планировала его на самое начало их двухнедельной поездки, и, стало быть, следом за ним можно ожидать новых приглашений. У Мэйзи будут Бомоны и Отисы, добрые знакомые Колдуэллов, на которых тоже можно рассчитывать в Нью-Йорке, а помимо того молодые люди, с которыми Грейс будет небезынтересно познакомиться.
Мэйзи навестила Эмили в тот же день, как они остановились в «Никербокере».
— Да, я подумала кое о ком, — сказала Эмили. — Вы, случайно, не знакомы с Сидни Тейтом?
— Ну как же. Мы часто бываем у них дома, у Альфреда и Анны Тейт. Сидни и Алан — это наш младший, по-моему, когда вы раньше заезжали к нам, он всегда был в школе, — так вот, они дважды в неделю катаются на лошадях. Как у Грейс с этим делом?
— Все в порядке, настоящая наездница.
— Я, собственно, и так собиралась пригласить Сидни, еще до того, как вы назвали его имя. А он что… поклонник?
— Нет, нет, но он был нашим гостем, когда приезжал повидаться со своими йельскими однокашниками.
— Если хотите, я могла бы посадить его рядом с Грейс.
— Нет, не обязательно. Просто хотелось, чтобы среди людей ее возраста было хоть одно знакомое лицо. То есть не наших с вами лет.
— Ясно. А если Сидни не сможет быть в этот день, зайдет как-нибудь в другой раз. На том и порешим.
— Идет. Вы же сами понимаете, Мэйзи, для девочки все здесь внове.
В этот самый момент из первого в своей жизни самостоятельного похода по магазинам вернулась Грейс.