Жажда
Шрифт:
– У нас здесь вчера была вечеринка, – сказала та, что отперла дверь, извиняющимся тоном. – Это ужасно.
Трульс не понял, что она имела в виду: убийство соседки или то, что во время убийства они здесь веселились.
– Слышали ли вы что-нибудь вчера вечером между девятью и полуночью? – спросил Трульс.
Девушка отрицательно покачала головой:
– Если бы Эльса…
– Элиса, – поправил ее Виллер, который вытащил блокнот и ручку.
Трульс подумал, что ему тоже стоило взять с собой блокнот и ручку. Он кашлянул:
– У вашей соседки был постоянный парень?
– Не знаю, – ответила девушка.
– Спасибо, это все, – сказал Трульс и повернулся к двери, собираясь уходить.
В этот момент в комнату вернулись две другие девушки.
– Возможно, нам стоит послушать, что они могут
Девушки посмотрели друг на друга, а потом повернулись к полицейским и одновременно покачали белокурыми головами. Трульс видел, что все их внимание отдано молодому следователю. Его это не беспокоило, он привык быть незаметным. Привык к легкому покалыванию в груди, которое возникало в те мгновения, когда в старших классах школы в Манглеруде Улла наконец обращалась к нему, но только для того, чтобы поинтересоваться, где Микаэль. Или – поскольку это происходило до эпохи мобильных телефонов – может ли он передать Микаэлю то или другое. Однажды Трульс ответил, что это может быть затруднительно, поскольку Микаэль отправился в поход с подружкой. Не потому, что это было правдой, а потому, что он желал хотя бы один раз увидеть ту же боль, свою боль, в ее глазах.
– Когда вы в последний раз видели Элису? – спросил Виллер.
Три девушки снова переглянулись.
– Мы ее не видели, но…
Одна из них хихикнула и испуганно прикрыла рот, поняв, насколько это неуместно. Девушка, открывшая дверь, кашлянула:
– Энрике звонил сегодня утром и сказал, что он и Альф писали в подъезде, когда уходили домой.
– Ну это уже чересчур, – фыркнула самая крупная из них.
– Они просто слегка перебрали, – пояснила третья и снова хихикнула.
Девушка, открывшая дверь, бросила на своих подруг строгий взгляд, призывая их к порядку.
– В общем, пока они там стояли, в подъезд зашла женщина, и они позвонили, чтобы извиниться, на тот случай если их поведение выставило нас в дурном свете.
– Как мило с их стороны, – сказал Виллер. – И они думают, что эта женщина…
– Они знают. Они прочитали в Интернете, что «женщина лет тридцати убита», увидели фотографию нашего дома, погуглили и нашли в Сети ее фотку в одной из газет.
Трульс хрюкнул. Он ненавидел журналистов. Чертовы падальщики, все до одного. Он подошел к окну и выглянул на улицу. И там, за полицейской лентой оцепления, стояли они, к их камерам были привинчены большие объективы, напоминавшие Трульсу клювы грифов, когда репортеры приставляли их к лицу в надежде на мгновение узреть труп, который будут выносить из дома. Рядом с ожидающей «скорой» стоял мужчина в зелено-желто-красной растаманской шапке и беседовал с одетыми в белое ассистентами-криминалистами. Бьёрн Хольм из криминалистического отдела. Он кивнул своим людям и снова зашел в здание. Он как-то странно сутулился и сгибался, как будто у него болел живот, и Трульсу стало интересно, уж не связано ли это с тем, что, по слухам, ходившим в отделе, Катрина Братт недавно порвала с этим круглолицым уроженцем Тутена с рыбьими глазами. Отлично. Значит, кто-то еще почувствовал, что такое быть растерзанным на куски. Звонкий голос Виллера звучал будто издалека:
– Итак, их зовут Энрике и…
– Нет-нет, – засмеялись девушки, – Хенрик. И Альф.
Трульс поймал взгляд Виллера и кивнул в сторону двери.
– Большое спасибо, девушки, это все, – сказал Виллер. – Кстати, можно я запишу телефоны?
Девушки посмотрели на него с чем-то вроде наслаждения, смешанного с ужасом.
– Хенрика и Альфа, – добавил он, криво улыбнувшись.
Катрина стояла в спальне за спиной у судмедэксперта, сидевшей на корточках у кровати. Элиса Хермансен лежала на спине на стеганом одеяле. Но кровь растеклась по белой блузке так, что было понятно: когда лилась кровь, женщина стояла. Почти наверняка она стояла перед зеркалом в коридоре: там ковер настолько пропитался кровью, что намертво прилип к паркету. Следы крови между коридором и спальней, а также скромное ее количество в кровати говорили о том, что сердце Элисы прекратило биться еще в коридоре. Исходя из температуры тела и rigor mortis [4] , судмедэксперт определила, что смерть наступила между двадцатью тремя и часом ночи и что причиной смерти точно явилась кровопотеря, поскольку сонная артерия была проколота в одном или нескольких местах сбоку на шее прямо над левым плечом.
4
Трупное окоченение (лат.).
Брюки и трусы были стянуты до лодыжек.
– Я взяла соскобы с ногтей, но невооруженным глазом никаких следов кожи не обнаружила, – сказала судмедэксперт.
– Когда это вы начали работать за криминалистов? – спросила Катрина.
– Когда Бьёрн нас попросил, – ответила та. – Он умеет просить.
– Вот как? А другие повреждения?
– У нее царапина на левом предплечье и деревянная заноза на внутренней стороне указательного пальца.
– Следы насилия?
– Никаких видимых следов повреждения в области половых органов, но это… – Она рассматривала живот жертвы через лупу. Катрина заглянула в нее и увидела тонкую прозрачную полоску. – Это может быть слюной ее или кого-нибудь другого, но больше похоже на предэякулят или семя.
– Будем надеяться, – пробормотала Катрина.
– Надеяться на изнасилование? – В комнату вошел Бьёрн Хольм и встал за спиной у Катрины.
– Если это было изнасилование, все свидетельствует о том, что оно произошло после смерти, – сказала она, не оборачиваясь. – Так что она все равно ничего не почувствовала. И я хочу получить немного семени.
– Я шучу, – тихо произнес Бьёрн на своем теплом тутенском диалекте.
Катрина закрыла глаза. Естественно, он знал, что в таких случаях семя – это ключ к разгадке. И естественно, он пытался подшучивать, пытался разрядить то странное, болезненное напряжение, которое существовало между ними все три месяца, прошедшие с того времени, как она съехала. Она пыталась вести себя так же, только у нее не получалось.
Судмедэксперт посмотрела на них снизу вверх.
– Я здесь закончила, – сказала она, поправляя хиджаб.
– «Скорая» здесь, мои люди вынесут тело, – сказал Бьёрн. – Спасибо за помощь, Захра.
Судмедэксперт кивнула и поспешила к выходу, словно она тоже ощутила напряжение.
– Ну и?.. – спросила Катрина и заставила себя посмотреть на Бьёрна.
Заставила себя не реагировать на пристальный взгляд, скорее грустный, чем действительно умоляющий.
– Да особо нечего сказать, – произнес Бьёрн и почесал пышные рыжие бакенбарды, выступающие из-под шапки-растаманки.
Катрина ждала, надеясь, что они все еще обсуждают убийство.
– Судя по всему, она не слишком заботилась о чистоте. Мы обнаружили волосы нескольких людей, преимущественно мужчин, но вряд ли все они были здесь вчера вечером.
– Она была адвокатом пострадавшей стороны, – сказала Катрина. – Одинокая женщина на такой ответственной работе, вполне возможно, не придавала первостепенного значения чистоте, в отличие от тебя.
Он легко улыбнулся, не вступая с ней в спор. И Катрина снова почувствовала укол нечистой совести, которую ему всегда удавалось пробудить у нее. Конечно, они никогда не ссорились из-за уборки, потому что Бьёрн всегда быстро мыл посуду, лестницу, стиральную машину, ванную, сушилку без всяких упреков или обсуждений. То же и в других случаях. Ни одной чертовой ссоры за весь год, что они прожили вместе, – он этого всегда избегал. А когда она больше не могла выдерживать, он был рядом, внимательный, самоотверженный, неутомимый, как чертова раздражающая машина, и чем выше он возводил этот пьедестал, тем больше она ощущала себя идиотской принцессой.
– Откуда ты знаешь, что эти волосы мужские? – вздохнула она.
– Одинокая женщина на ответственной работе… – произнес Бьёрн, не глядя на нее.
Катрина сложила руки на груди:
– Что ты пытаешься сказать, Бьёрн?
– А? – Его бледное лицо слегка порозовело, а глаза выпучились больше обычного.
– Что я во всех вижу себя? Хорошо, если хочешь знать…
– Нет! – Бьёрн выставил руки перед собой, словно обороняясь. – Я не это имел в виду! Это просто неудачная шутка.