Жажду — дайте воды
Шрифт:
— Надо спешить, Асур! Надо спешить!..
Поначалу шли пригнувшись и то и дело настороженно озирались. Коза за ними не пошла. Где ей? Она ведь вкусила сладость тростника, вот и грызет — не оторвется.
Они были уже довольно далеко от места, где укрывались, когда вдруг увидели перед собой глубокий овраг. Он вел к реке. По нему-то беглецы и припустили к цели.
Срапион подпрыгивал, словно аист. Шея у бедняги стала такая тонкая, того и гляди, переломится. У Асура сердце сжалось от боли и сострадания. Товарищ его был похож на скелет, восставший из гроба. Наверно, и он, Асур, выглядит
На груди у него вроде бы и не было никакого груза. Ребенок совсем ничего не весил. Несчастный вконец изголодался, измучился. И Срапион весь высох. Да и сам он тоже. Иссохли, истерзались. И белый свет, вроде них, иссох-истерзался, тоже вот-вот хребет переломит. Туда ему и дорога, пусть канет в бездну, не оставив и следа во вселенной!..
По сухому песчаному дну оврага стелились путаные следы. Так и впечатались. Это были следы взрослых и детей. Все больше от босых ног или от трехов.
В нос вдруг ударило зловоние. На песке грудились трупы. Сколько их тут? Двадцать, пятьдесят?.. Женщины, дети, старики. Похоже, что это дело рук тех самых аскяров, которые, услыхав крик плачущего ребенка, пошли на них. Пошли, решив, что и там женщины, и там пожива. Пришли и нашли свой конец — навсегда остались лежать в песке.
Пробирающийся с зажатым носом мимо трупов, Срапион тоже казался мертвецом, который бог весть каким чудом поднялся и, став символом проклятья, уносится из ада.
У Асура в душе все горело, хотелось кричать как безумному. Он и правда был близок к помешательству. И чтоб не заорать, не задохнуться от трупного смрада, он зарылся лицом в спеленатого ребенка и так, ничего не видя, кинулся бежать из этого ада.
Срапион, тот онемел от ужаса и отчаяния. Ему казалось, что мертвецы все разом поднимутся, пойдут на него. И на ребенка, на Асура!..
В себя они пришли только на берегу реки. Еще бы шаг и… бултыхнулись бы в воду.
Асур снопом повалился на траву и посмотрел, что с ребенком. Он улыбается! Выходит, в мире еще жива улыбка?!
Срапион вдруг невпопад пробурчал:
— А коза-то осталась там. Жалко… Шакалы раздерут. Весь этот берег и камышник — все здесь вотчина шакалов. Они и детей уносят, если на спящих нападут!
— Сейчас не унесут, — сказал Асур. — Тут столько мертвецов…
— Глупый ты! Какое такое безмозглое животное станет жрать мертвечину, если рядом живность? И уж шакалы-то знают, что им надо…
Аракс был спокоен. В своем камышовом ложе он словно бы и не воды нес, а густую кровь, которая, вот она, тихо бьется о берег, о камни…
Две утки, клюв в клюв, вспорхнули над рекой. Под солнцем блеснула серебряная спинка сома, толстенного, как бревно. Он прыжком рассек воду и погрузился в свое царство тьмы.
Вдали виднелись вершины Арагаца. Они в снежной фате, с глубокими впадинами, от которых вверх, к самому небу, поднимаются светлые блики. Ниже, под вершинами, широкой кромкой стелилась синяя туманная мгла, и от этого создавалось впечатление, будто белые вершины висят в воздухе, ни на что не опираясь.
Еще ниже, под мглистой синевой, зеленели сады и поляны. И к ним сбегали солнечные лучи — коснутся земли и вспорхнут-взовьются вверх, словно спугнутые.
На берегу, нахохлившись в зеленой дымке,
Два друга обалдело смотрели на эти такие знакомые, но давно забытые картины. На том берегу Аракса была жизнь! Зеленая жизнь со столбиками дымов, вздымавшихся из ердиков.
И река. Обильная. С очень мутной водой.
Велик он, Аракс. Начало берет в дальней дали, в лоне истерзанной земли, и, петляя, уходит кто знает куда…
Срапион кинул камень в воду.
— Живет!..
— И улыбается!..
— Бедолага. И имени-то мы его не знаем!.. — Срапион сплюнул в песок. — Реку перейдем прямо здесь. На том берегу наши… Плавать умеешь?
— Как бобер!..
— Я тоже! — выдохнул Срапион. — Готовься.
— А чего тут готовиться? Я готов, ружье за плечом, ребенок на руках…
Асур поднялся.
— Поспешим, пока гончие не напали на наш след.
Срапион поправил на плече хурджин, затянул потуже пояс и вошел в реку.
— Бог в помощь. Вода теплая.
Она уже по колено Асуру.
Срапион идет впереди. Ему легко в воде, ног словно вовсе нет.
Все глубже и глубже. Асур едва нащупывает дно — вода дошла до груди. Он поднял ребенка на плечо, чтобы не промок, и, поддерживая его одной рукой, другой балансирует, чтобы не потерять равновесие на волнах. Срапион уже по самую свою тонкую шею под водой. И он, Асур, того и гляди, с головой окунется.
Они держали чуть вкось по течению, так легче идти.
Вот дно совсем ушло из-под ног. Надо плыть. Срапион подождал, пока Асур нагонит его.
— Одной рукой ребенка держи, — подсказал он, — а другой греби. И дай-ка мне ружье, полегче станет.
Асур снял с плеча ружье, отдал Срапиону. Подняв над собой запеленатого малыша, он лег на воду и свободной рукой начал грести.
Срапион плыл рядышком.
— Не бойся, я близко. И осторожно. Хорошенько держи ребенка, не урони.
Асуру вдруг вспомнился случай. Парнишкой он еще был. Овцу как-то переправлял через реку. Обхватив ее одной рукой за шею, другой греб. Ушел с головой под воду и плывет, не подумав, что ведь овца-то тоже под водой. И, когда он выбрался на берег, оказалось, что овца конечно же захлебнулась и уже сдохла. Мать ужасно сердилась на него.
— Чтоб тебе пусто было!.. Одну овцу — и не уберег!..
Сейчас у него в руках не овца. Ребенок в руках. И река не та. Река сейчас большая, широкая и, конечно, глубокая. Но теперь-то он держит ребенка как надо — над водой — и, боже упаси, не даст ему захлебнуться. Сейчас к тому же с ним Срапион…
Вспомнив о матери, Асур потеплел душой, радостно подумал, что еще немного, и они пересекут реку, избавятся от преследований и опасности. Он принесет ребенка, отдаст его матери. И станет она растить малыша, как своего. Мальчишка ведь!.. Подрастет, и однажды они вдвоем отправятся и разыщут тот горный склон, где оставили умершую мать ребенка. Разыщут ее останки и предадут земле…