Желаем счастья в личной жизни
Шрифт:
Когда Петр Александрович оказался вне зоны слышимости супруги, голос его моментально изменился. Деловая озабоченность исчезла, осталось неприкрытое раздражение.
— Ты выбрала очень неудачное время для звонка. Очень.
— Я по делу. Ребята попросили позвонить.
— Какие ребята? А, эти… Ну, что у вас случилось?
Интонация, с которой были произнесены эти слова, напрочь отбила у Маринки желание рассказывать. Но отключаться было нельзя, как никак Петр Александрович их спонсировал. Пока спонсировал.
— У Антона ничего не получилось с Татьяной Моховой. Она его
— С какой Татьяной?
— Это наша первая клиентка. Та, которая хотела вернуть мужа.
Как и подобает деловому человеку, Петр Александрович с полминуты соображал, о ком речь.
— М-да. Я так и думал, что у него ничего не выйдет.
— Он очень старался, — вступилась за Антона Маринка. — Но клиентка поняла, что с ним она счастлива не будет…
— Ой, Марина, избавь меня от подробностей! — перебил ее Чалый. — Это ваши внутренние дела, они меня не интересуют.
— Мы подумали, что вам нужно это знать, Петр Александрович. Гонорар Татьяны Моховой мы упустили. Прибыли в этом месяце не будет.
— Господи, да кто о прибыли думает? — фыркнул Чалый. — Я, кажется, уже объяснял тебе, что в ближайшие три-четыре месяца не жду от вас доходов. Любой компании надо раскрутиться. Ты-то должна это знать.
Трудно сказать, что задело Маринку сильнее — насмешка Петра Александровича или то, что он никак не отреагировал на ее формальное обращение. А ведь раньше он всегда сердился, когда она называла его на «вы» и по имени-отчеству.
— Значит, мы продолжаем работать в прежнем режиме? — сухо спросила она.
— Работайте, работайте. Деньги перечислю вовремя.
— А меня деньги волнуют меньше всего, если хочешь знать!
— Ах да, я забыл. — В голосе Петра Александровича послышались иронические нотки. — Ты у нас исключительно нематериальное существо. Ладно, Марин, если это все, давай прощаться. У меня дел много.
Все поплыло перед глазами Маринки. Яснее ясного он говорил ей, что между ними все кончено. Но почему? Что она сделала, чтобы оттолкнуть его от себя? Каждую секунду рядом с ним она была счастлива, и видит Бог, не так уж много было этих секунд!
Ему придется объяснить, в чем ее вина.
— Подожди, я еще не все сказала.
— Слушаю.
— Ты можешь объяснить, что между нами происходит? Я всю неделю ждала, что ты позвонишь… или приедешь… а ты…
Маринка всхлипнула. Незавидное положение у женщины, которая спрашивает и требует! Но разве можно молча отпустить его, когда в сердце живет крошечная надежда, что все еще наладится?
— Я был очень занят. Работа, понимаешь… У «Темпико» очень сложный период, конкуренты внезапно проснулись… Я не могу надолго отвлекаться или уезжать из Москвы.
— Один звонок не занял бы много времени.
— Мне было не до звонков.
Маринка ненавидела себя, но остановиться не могла.
— Если есть желание, время найти можно.
— Вот именно, — ледяным тоном произнес Чалый. — Если есть желание.
Спазм сжал Маринкин желудок, на лбу проступила испарина. Она и не подозревала, что от обычных слов может быть так больно.
— Я не понимаю, что я сделала… У нас же все было хорошо…
Чалый рассмеялся:
— Девочка
Маринка зажала рукой рот, чтобы не закричать. Относиться философски к чему? К тому, что она почти год засыпала и просыпалась с мыслями об одном-единственном человеке, который теперь слышать о ней не хочет, потому что, видите ли, «ничто не стоит на месте»! Ничто не стоит, это точно. Вместо того чтобы рассуждать философски, лучше бы Петр Александрович вовремя подумал о собственном здоровье!
— Если это из-за того, что произошло в ту пятницу, ты должен знать, что для меня это не имеет ни малейшего значения! — сказала Маринка. — Это легко объясняется. Ты устал, было поздно… В следующий раз все будет отлично…
Голос Маринки становился все тише и тише. Произнеся первое слово, она уже знала, что об этом говорить не стоит, что она совершает страшную ошибку, напоминая Чалому о его несостоятельности. Но промолчать она не могла. Неужели нельзя достучаться до его глупого чванливого сердца, которое в слепой гордости разрушает ее любовь?
— У меня нет желания обсуждать это с тобой, — отрезал Чалый, и, если бы интонации могли убивать, Маринка тут же упала бы замертво. — Ты можешь думать все, что угодно. У меня свое мнение. И мое решение не имеет никакого отношения к тому, что произошло в пятницу… — Тут голос Петра Александровича заметно дрогнул. — И вообще, у меня больше нет времени. Жена забеспокоится. До свидания.
Петр Александрович отключился. Сотовый вывалился из Маринкиных рук на пол.
Так плохо ей не было никогда в жизни. Слишком долго она любила, слишком долго восхищалась мужчиной, который был для нее образцом всего — красоты, ума, мужественности. Она возвела его на пьедестал, и он с удовольствием красовался там, пока не выяснилось, что в сверкающей броне рыцаря есть трещина. Он возненавидел ее за то, что потерпел фиаско, и теперь мстил ледяным равнодушием.
Маринке вдруг стало тяжело дышать, она рванула ворот рубашки. Почему? За что? Значит, все его красивые ухаживания и громкие слова ничего не стоят? Кем она была для него? Способом вернуть уверенность в себе, подхлестнуть угасающий интерес к женщинам?
Ему же всего тридцать три. Маринка сжала ладонями пульсирующие виски. Это было бы смешно, если бы сердце не разрывалось на куски. Она была для него игрушкой, тренажером, от которого избавились, как только в нем пропала надобность. А он стал для нее мужчиной, без которого невозможно жить.
Наверное, и с этим можно справиться. Она научится летать без крыльев, дышать без воздуха, любить без сердца. Но сколько времени пройдет, прежде чем ей станет легче?
Неизвестно, как долго Маринка просидела в темной приемной. Ей нужно было столько всего сделать… Собрать осколки разбитого сердца, осознать, что есть в ее жизни что-то помимо Петра Александровича, обрести какую-то опору внутри себя, чтобы жить дальше. Она должна была помнить о родителях, о немногочисленных друзьях, которые по-настоящему хорошо относятся к ней…