Желание и чернокожий массажист. Пьесы и рассказы
Шрифт:
— Раздевайтесь, — произнес негр.
Негр уже почувствовал, что в этом клиенте есть что-то необычное, а поэтому не ушел из зашторенной кабины, а прислонился к стене и стал смотреть, как Бернс раздевается, подчиняясь его указаниям. Будучи белым, Бернс отвернулся от негра и начал как-то неуклюже снимать темную зимнюю одежду. Раздевание заняло довольно много времени, не потому что он нарочно делал все медленно, а потому что впал в какое-то странное сонное состояние. Отсутствующим взглядом он смотрел на свою одежду; руки и пальцы, казалось, ему уже не принадлежали; они стали горячими и онемели, словно
— Держите, — сказал негр и протянул Бернсу белую простынь.
Маленький человечек с благодарностью завернулся в гигантскую грубую ткань и, аккуратно придерживая ее над своими белыми, почти женскими ногами, пошел за негром по еще одному коридору из белых шелестящих штор к входу в сауну — комнату со стенами из непрозрачного стекла. Там проводник покинул его. Стены глухо стонали, пока комнату заполнял пар. Он клубился вокруг обнаженного тела Бернса, обволакивал его жарой и влагой, будто Бернс попал в гигантский рот; он ждал, что его сейчас одурманят и растворят в этом горячем белом паре, который со свистом вылетал из невидимых скважин.
Через некоторое время массажист вернулся. Отдав какое-то невнятное приказание, он повел дрожащего Бернса в кабину, где тот оставил свою одежду. Пока Бернс был в сауне, сюда привезли белый стол на колесах.
— Ложитесь, — приказал негр.
Бернс повиновался. Чернокожий массажист смочил тело Бернса каким-то спиртовым раствором — сначала налил на грудь, потом на живот и бедра. Жидкость растеклась по всему телу и стала жечь, словно Бернса укусило какое-то насекомое. Он поймал воздух ртом и, почувствовав дикую боль в паху, скрестил ноги. В это время, без предупреждения, негр поднял огромную черную ладонь и со страшной силой опустил ее на середину мягкого живота Бернса. Горло у маленького человечка перехватило, и несколько секунд он не дышал.
Но вслед за потрясением пришло и удовольствие. Оно разлилось по всему телу и наконец дошло до паха. Бернс не осмеливался туда взглянуть, но чувствовал: негр знал, что добился результата. Черный гигант заулыбался.
— Надеюсь, не слишком сильно? — спросил он.
— Нет, — ответил Бернс.
— Перевернитесь, — приказал негр.
Бернс попытался перевернуться, но приятная, упоительная усталость не позволила ему это сделать. Тогда негр засмеялся и перевернул его за талию с такой легкостью, словно подушку. А потом начал обрабатывать плечи и ягодицы ударами, сила которых все возрастала. Возрастала сила ударов — росла и боль, но Бернсу становилось все жарче и приятнее. И вот наконец он впервые на вершине блаженства — тугой узел в паху мгновенно развязался, дав свободу потоку тепла.
Так совершенно неожиданно у человека проявляется заветное желание. И стоит ему проявиться — надо подчиниться, принимать все как должное и не задавать вопросов. Очевидно, именно для этого и был рожден на белый свет Бернс.
Этот «белый воротничок» начал приходить к чернокожему массажисту снова и снова. Вскоре они достигли взаимопонимания относительно того, что Бернс нуждается в искуплении и что массажист как нельзя лучше подходит для этого. Негр ненавидел тела белокожих, потому что те оскорбляли его достоинство. Он любил смотреть, как они, обнаженные, распластанные, лежат перед ним, любил с силой вонзать свой кулак или ладонь в их немощную плоть. Ему с трудом удавалось сдерживаться — очень хотелось разойтись и пустить в ход всю силу. Но сейчас на орбиту его страстной любви вышел подходящий объект. В этом «белом воротничке» он нашел все, что искал долгие годы.
И даже когда чернокожий гигант отдыхал, когда сидел в глубине заведения, курил или ел шоколад, образ Бернса все время возникал в его сознании: голое белое тело с алыми рубцами, оставленными им от злости. Шоколад не доходил до рта, а на губах появлялась мечтательная улыбка. Гигант любил Бернса, а Бернс обожал гиганта.
На работе Бернс стал рассеянным. Печатая какое-нибудь важное распоряжение, вдруг откидывался на спинку кресла, и перед его мысленным взором вставал чернокожий гигант. Тогда он улыбался, пальцы расслаблялись, и руки падали на стол. Иногда подходил босс и делал ему замечание:
— Бернс! Бернс! О чем вы мечтаете?
Зимой сила ударов массажиста, хотя и нарастала, была еще терпимой, но настал март и сдерживаться — совершенно неожиданно — стало уже невозможно.
Однажды Бернс ушел из бани с двумя сломанными ребрами.
Каждое утро он все медленнее ходил на работу, прихрамывая и стеная от боли; но пока еще ему удавалось объяснять свое болезненное состояние ревматизмом. Как то раз босс спросил, что же он предпринимает, чтобы поправить здоровье. Бернс ответил, что ходит на массаж.
— Но, по-моему, — сказал босс, — вам от него только хуже.
— Нет, — возразил Бернс, — напротив, мне гораздо лучше.
В этот вечер он пошел в бани в последний раз.
Первой жертвой оказалась правая нога. Удар, который сломал конечность, был таким жестоким, что Бернс не мог не заорать. Крик услышал управляющий и вбежал в кабину.
Бернс лежал на краю стола и блевал.
— Господи, — воскликнул управляющий, — что тут происходит?
Чернокожий гигант пожал плечами.
— Он сам просил ударить его посильнее.
Управляющий посмотрел на Бернса и увидел спину, сплошь покрытую синяками.
— Тебе тут что, джунгли? — вскричал управляющий.
Чернокожий гигант снова пожал плечами.
— Убирайся отсюда к чертовой матери! — заорал управляющий. — Забирай с собой своего ублюдка — и чтобы я вас здесь больше не видел.
Чернокожий гигант бережно поднял потерявшего сознание партнера и понес домой, в ту часть города, где жили только негры.
Их страсть длилась еще неделю.
Конец наступил на исходе Великого поста, перед Пасхой. Недалеко от дома чернокожего гиганта находилась церковь, и сквозь открытые окна доносились страстные проповеди местного священника. Каждый день он снова и снова читал прихожанам о смерти Человека на кресте. Священник точно не знал, чего желает, так же как прихожане, которые стонали и плакали перед ним. Участвовали в массовом искуплении.
То здесь, то там приносились жертвы. Одна женщина демонстрировала всем рану на обнаженной груди, другая перерезала себе вены.