Желание сердца

— Дрого! Как хорошо, что ты пришел!

Леди Бедлингтон выждала, пока дворецкий не прикрыл за собой створки дверей и, прежде чем заговорить, удостоверилась, что ее невозможно подслушать; но даже тогда голос ее прозвучал очень тихо — почти как шепот. Все же в нем безошибочно угадывалась глубокая тревога, и улыбка на губах мужчины, не сводившего с нее глаз, померкла.

Возможно, это был тот редкий случай, когда леди Бедлингтон не думала о том, как выглядит, и потому казалась особенно прекрасной. Страдание придало ее лицу почти одухотворенную красоту, а голубые глаза — часто на удивление

— Что произошло?

Вопрос прозвучал быстро и взволнованно, но почему-то голос герцога Роухамптона немного успокоил ее, и Лили с легким вздохом протянула гостю руки.

— Дрого! — воскликнула она. — Я знала, что ты примчишься, как только получишь мою записку.

Он взял ее руки и поднес к губам. Она внимательно разглядывала его лицо — тонкие аристократические черты, глубоко посаженные серые глаза под прямыми суровыми бровями, решительный подбородок и плотно сжатые губы, свидетельствующие о непреклонности и даже упрямстве. Красивое лицо, сердца скольких женщин заставляло оно учащенно биться! Это лицо околдовало и пленило Лили Бедлингтон с той силой, о существовании которой она до сих пор не подозревала.

Губы его были теплы и настойчивы. Он повернул ее руки и принялся целовать мягкие ладони томительно долго и страстно. Лили Бедлингтон ощутила легкую дрожь во всем теле, на секунду прикрыла глаза. Никогда в жизни она не испытывала такого исступленного восторга, такого необузданного торжества любви, который узнала благодаря этому юноше на десять лет моложе ее.

Лили провозгласили красавицей почти с самого детства. Любой мужчина, кому доводилось оказаться на ее пути, тотчас начинал настойчиво ухаживать, сыпать комплиментами, восхищаться ею и боготворить. Ее красота никогда не знала соперничества, но теперь Лили считала, что была лишь спящей красавицей, вынужденной дожидаться поцелуя сказочного принца, чтобы обрести совершенство.

А потом ее полюбил Дрого! Она и раньше его видела, конечно, чуть ли не с самого рождения, ведь их матери были близкими подругами. Он всегда был привлекательным мальчиком, но она не думала о нем как о мужчине, пока он не возвратился после кругосветного путешествия примерно полгода тому назад. Они встретились, словно впервые. Только тогда Лили узнала, какова настоящая любовь.

Она открыла глаза и, отняв одну руку, коснулась щеки Дрого. Он все еще продолжал удерживать другую руку и теперь целовал запястье и голубые прожилки, отходившие от него, приподняв прозрачные оборки рукава, чтобы добраться до мягкого сгиба локтя. Его глаза при этом были обращены к лицу Лили, и в них читалось дерзкое приглашение, слишком хорошо ей известное.

Она резко отвернулась с тихим возгласом:

— Не смотри на меня так, Дрого! — послышался ее приказ. — Ты не понимаешь.

Стоя спиной к нему, Лили вытащила из-за пояса крошечный платочек с кружевной отделкой, который приложила к глазам.

— Дорогая, скажи мне, что все это значит? — взмолился герцог.

Солнце проникало сквозь окно, выходящее на Гайд-Парк, и освещало склоненную голову женщины, поблескивая на искусно уложенных локонах. Когда Лили распускала волосы, они почти достигали ее колен, и герцог помнил, сколько раз он погружал лицо в их шелковистое благоухание.

Никто не может быть прекрасней, думал он, любуясь Лили. Бело-розовая кожа, золотистые волосы, голубые глаза — все это было очень английское. «Английская роза» — вот как ее называли, причем так часто, что комплимент превратился в банальность. Все же это была истина, и в прелестных плавных линиях фигуры Лили тоже угадывалось что-то очень английское. У нее была осиная талия, которой она чрезмерно гордилась, а каждое ее движение, каждый жест, помимо красоты, излучали грацию и достоинство.

— Что тебя беспокоит? — нетерпеливо спросил герцог. Лили обернулась к нему.

— Джордж обо всем узнал! — прошептала она, и когда роковые слова были произнесены, ее губы задрожали, а по щекам скатились две большие слезинки.

Такое зрелище было слишком тяжелым испытанием для самообладания герцога. Он тут же оказался рядом и обнял возлюбленную. На мгновение крепко прижал ее к себе, а она в ответ прильнула к нему, найдя успокоение в его силе и горячности, что было лучше всяких слов.

— Не плачь, дорогая, я не могу этого вынести, — пробормотал он, но когда его губы попытались коснуться ее губ, Лили оттолкнула молодого человека прочь.

— Нет, нет, Дрого! Ты должен выслушать. Все очень серьезно, неужели непонятно? Джордж сильно разгневался. Он запретил нам вообще видеться.

— Но это смешно… нелепо! — воскликнул герцог.

— Да, да, знаю. Я спорила с ним… умоляла. Как могла оправдывалась, но все оказалось бесполезным. На прошлой неделе нас видели в Кью-Гарденз. Рассказали Джорджу, и он вспомнил, что когда спросил меня, где я провела день, я ответила, будто была у портнихи. Мне кажется, он давно начал следить за нами, и последний случай только подтвердил его подозрения. Дрого, что нам теперь делать?

Вместо ответа герцог обнял ее за плечи.

— Давай сбежим, — сказал он. — Уедем за границу. Джордж даст тебе развод, и мы поженимся.

— Ты с ума сошел? Разве я могу так поступить? Как бы я вынесла скандал, весь этот ужас? Быть отрезанной от друзей, не иметь права появиться при дворе? О нет, Дрого, ты сам знаешь, это невозможно.

— Но я не в силах отказаться от тебя — и никогда этого не сделаю!

Теперь в голосе герцога слышалось отчаяние, и Лили Бедлингтон, несмотря на все неприятности, испытала самодовольное удовлетворение. Да, он любил ее, любил ничуть не меньше, чем она его — если не больше — этот красивый, элегантный, притягательный молодой человек, осаждаемый со всех сторон честолюбивыми мамашами Лондона, готовыми на все ради своих дочерей. Каждая старалась поймать герцога в свои сети, но он принадлежал ей одной, его привязывало к ней чувство любви — более сильное и страстное, чем то, которое могли себе вообразить эти старые бестии даже в самых сумасбродных мечтах.

— Мы были так счастливы, — простонала Лили.

— Как я могу потерять тебя сейчас? — произнес герцог.

Красавица высвободилась из его объятий и подошла к' камину.

— Здесь мы бессильны, — в отчаянии проговорила она. — Бессильны! После разговора с Джорджем я пролежала без сна всю ночь, пытаясь найти какой-нибудь выход, но его просто не существует.

— Давай убежим!

Слова прозвучали настойчиво и резко, хотя герцог сам сознавал бесполезность таких речей. Лили было далеко до героини — ее слепили не из того теста. Она ни за что не пережила бы изгнания из общества, и он знал не хуже ее, что общество, к которому они оба принадлежали, готово простить заблудшего мужчину, но заблудшую женщину — никогда.