Желание Желаний. Запретные воспоминания
Шрифт:
Я соглашаюсь, но все еще в нерешительности.
Под руку попадается пакет, я кладу в него письма, и оборачиваю еще одним пакетом. Потом все это отправляется в банку, которую я плотно закупориваю крышкой, и передаю Данко. Он берет черную сумку (там уже лежит что-то тяжелое), кладет в нее банку, говорит «я скоро», и уходит.
И тут я наконец отчетливо понимаю, что происходит. В сумке лопата…
До сих пор я испытываю неприятное чувство, потому что я как будто хоронила что-то живое. Как же Данко удалось этого добиться, чтобы я добровольно отдала ему эти письма?
5.2.
Все оказалось проще простого. Как-то вечером за несколько дней до описываемых событий Данко сказал мне неожиданно: «Рейн, – он же бандит».
Я встрепенулась, – «Почему это?»
Но Данко просто продолжил: «Помнишь тех ребят из кгб, которые подходили к тебе в отделе кадров? Это связано с ними. Для меня опасно, что ты хранишь его письма дома, я ведь кошу от армии. Меня из военкомата разыскивают».
Это звучало странно, и факты были связаны причудливо, но мне не хотелось неприятностей Данко, а Рейн в тот момент был для меня, в общем-то, все равно, что предатель. Я пообещала Данко подумать, как можно понадежнее перепрятать письма.
Да, я смутно помнила какой-то инцидент, произошедший со мной, когда я работала в отделе кадров учебного института. Это было в 1985-ом, спустя примерно год после исчезновения Рейна. Был пасмурный тоскливый осенний день, за окном стояла серая мгла.
В кабинете царила поразительно тягостная давящая усыпляющая атмосфера. Уже несколько дней подряд тут работали сотрудники кгб. Это была обычная практика. В воспоминании перед моим мысленным взором – кипы студенческих дел на столах, многое уже просмотрено.
Сегодня же здесь только два сотрудника.
В какой-то момент один из них как будто случайно сталкивается со мной посреди комнаты, и тихо спрашивает, как меня зовут. Я отвечаю, т. к. полагаю, что это по рабочей надобности. Он представляется именем Владимир. «Феникс, – говорит он мне, – Москва, английская спецшкола… и ожерелье из семечек, бисер, и кружева…» В моем мозгу начинают всплывать смутные ассоциации.
История в Пярну «за мостом» была практически начисто стерта из моей памяти, но эти слова зацепили воспоминания. У меня тут же всплыл образ Рейна. Однако, гнетущая, гипнотическая атмосфера настолько подавляла сознание, что я могла лишь молча таращиться на Владимира. Тем временем в моей руке оказывается записка с номером телефона. Меня больше не задерживают.
Я пытаюсь пробиться через толщу времени к смутным воспоминаниям, но у меня в голове как будто стоит блок. Похоже, он может звучать следующим образом: «Не помню; тому, что вспомню, – не верю, потому что этого не может быть».
Когда в какой-то момент в отделе кадров мы остаемся наедине с начальницей, она говорит:
«Наташа, имей в виду, – твое дело просматривали сотрудники кгб. Это нехорошо». После таких слов, разумеется, я почувствовала себя еще более
Но мне было всего 20 лет, и я совершенно ничего не знала о кгб.
С одной стороны, мне казалось, что моя жизнь может быть по каким-то таинственным причинам в большой опасности, с другой стороны, по неопытности я просто не знала, чего ждать. А с третьей стороны, разговор с Владимиром, тем самым Владимиром, с которым мы пересеклись в Пярну «за мостом»… Похоже, у него был какой-то особый интерес. Он явно давал мне понять, что не только помнит свое давнее завуалированное «обещание», но что оно уже в какой-то мере выполнено.
В тот день я отпросилась с работы пораньше. Дома тоже была та же самая серая давящая мгла. Я пыталась упорядочить свои мысли. Вертела в руках записку с номером телефона. В какой-то момент не выдержала, подошла к телефону и набрала номер.
Попросила Владимира Туманина, мне сказали, что его сейчас нет на работе, предложили перезвонить попозже и спросили, что передать… Было ли какое-то продолжение? Я не помню… Иногда мне кажется, – что да, – были еще встречи. Но как будто очень талантливый гипнотизер произвел в моей памяти основательную зачистку.
5.3. Клад
Возвращаясь к разговору с Данко, – я действительно размышляла, как на время перепрятать письма Рейна. Дачи у нас не было, в квартиру родителей Данко переместить их было нельзя, т. к. из военкомата, конечно же, будут искать и уже искали Данко именно там.
В голову пришел единственный, теперь понятно, что детский вариант, – временно закопать письма Рейна во дворе. И да, поздним весенним вечером Данко взял большую черную сумку с лопатой и банкой с письмами, и ненадолго отлучился.
Помню, я попросила Данко отметить это место во дворе, где он спрятал мой «клад», камнем. Долгое время, проходя мимо, я отмечала взглядом этот камень под деревом. Но когда-то я это делать перестала…
Теперь у меня такое чувство будто моя жизнь вывернута наизнанку… И для самой себя я теперь незнакомка, ведь даже то, что я вспомнила – лишь верхушка айсберга.
А отправным пунктом, как ни крути, в моей жизни всегда был Рейн. До встречи с ним я жила ее предчувствием. Когда мы были вместе, я жила нашей любовью. Когда я его потеряла… долгое время после этого, если я хотела быть счастливой, красивой, выйти замуж, или сделать карьеру, путешествовать, или заниматься благотворительностью, то подсознательно все это было, чтобы показать или доказать ему, ну, и себе, что я это все могу и без него.
Однако, возвращаясь к лакам памяти. Может ли случайно стереться не целиком, а выборочно, какой-то период жизни, лишь важнейшие события?
Я спрашиваю об этом Рейна. На экране моего компьютера замысловатые письмена. Похоже на восточную вязь, написанную справа налево. Компьютерный переводчик дает путанный перевод. Чтение вводит в состояние, наподобие медитации, одновременно мой мозг начинает погружаться в хранилище памяти и вдруг выбрасывает на поверхность еще один эпизод.