Желания
Шрифт:
— Опять эти ваши истории!
Ответить ей никто не решился. В камине с треском обвалилось полено.
— Вечно одно и то же! Сейчас ударитесь в воспоминания… Это просто смешно! — расхохоталась Юдит, но в голосе ее слышалась фальшь.
Она вскочила и схватила Тренди за руку.
— Пошли, — сказала она так же по-детски властно, как и в первый день. — Оставь их.
И Тренди снова подчинился. Он даже забыл висевший на спинке стула шарф и лишь смущенно пожелал всем доброй ночи. Ему равнодушно кивнули. Юдит права, они будут обмениваться воспоминаниями, ему не стоит оставаться. Нужно бежать отсюда, может быть, даже уехать вместе с ней.
— Пошли, пошли, — повторяла девушка, подталкивая его к лестнице.
Она сжимала его руку с удивительной силой, и ее «пошли» напоминало «спасайся, кто может». Совсем недавно он спустился к ужину, как и все вечера до этого, увлеченный ее матерью, почти ревнуя ее к Корнеллу, а вот теперь его тянет к дочери, к ее наглой юности, далекой от всех этих тайн.
На лестнице Юдит его поцеловала. Тренди не понял, был ли это поцелуй охваченной желанием женщины, или бравада маленькой девочки. Затем рука об руку они поднялись на этаж Тренди, вместе толкнули дверь. Они были уставшими и все еще желали бежать. Упав на кровать, они прижались друг к другу. Она больше ни на что не решалась, он тем более. В конце концов, они заснули. И стали любовниками только утром.
Проснулись они поздно. Буря утихла. Юдит тут же потребовала распахнуть ставни. Дул ветер, ярко светило солнце. Это был временный просвет, какой бывает среди самых страшных ураганов, короткие часы, создающие иллюзию передышки. Прилив был низким, удивительно ясный свет освещал мельчайшие веточки кипарисов в саду, скалы и на море, вдалеке, рифы, которые Тренди никогда раньше не замечал. Блестящий корпус яхты был оголен отливом, с пляжа доносился ритмичный стук молотков.
Тренди высунулся в окно, выходившее на соседнюю виллу. «Дезирада»… Он вновь подумал; какое странное название, экзотическое, почти такое же нелепое, как и ее архитектура. На фоне облаков, каждое мгновение образовывавших новый рисунок, он увидел башенки домов, омытые дождем. Юдит выбралась из постели. Как и Тренди, она спала одетой. Когда он уже ничего от нее не ждал и одолел свое желание, она встала у окна напротив него и скинула с себя то немногое, что на ней было: свитер, обтягивающие брюки, носочки. В этой одежде она выглядела ребенком. В ярком свете он увидел крошечные пятнышки веснушек на ее груди, словно налипшие остатки песка, который она забыла отряхнуть. И тем не менее девушка выглядела так, словно была одетой. «Она и одета… в солнце», — подумал Тренди, когда Юдит отошла от окна и приблизилась к нему. Он двинулся ей навстречу, не видя ничего, кроме ее спокойного, улыбающегося лица. Припав к этому живительному источнику, очень скоро он позабыл обо всем.
Полуденное солнце заливало комнату подобно тому, как волны заливают пляж. Полдень — Тренди слишком поздно это понял — был роковым часом; это был тот момент, когда мир наземный устремлялся в неизведанные глубины. Тем не менее, ничего об этом не зная, он нашел дорогу в сияющее тело Юдит. Он не обладал, но позволил быть ею завоеванным, позволил увлечь себя в пучину. Она была хрупкой, но с такой же пышной, как у матери, грудью. Короткие разметавшиеся пряди на обнаженных плечах то отливали золотом, то принимали оттенок пепла и серого янтаря. С ее губ он пил желание, боясь осушить их слишком быстро. На других губах оно было еще более явным. Она испускала странные крики, подобные неведомой музыке. Движения ее были крайне бесстыдными, но они не только не оттолкнули его, через мгновение он уже нуждался в этом бесстыдстве. Он хотел ее так, как никогда и ни одну женщину, но она хотела его еще больше, а удивление удваивало его желание. Так привлекать к себе внимание, так открыто требовать наслаждения — такая девушка была редкостью; но мог ли кто-нибудь ее завоевать? Вот и он поймал ее почти случайно, она сама бросилась в его объятия, нет, это он попал в ее ловушку. И какое счастье, что он попался…
Она сделала движение, которое, насколько знал Тренди, едва ли было свойственно юным девушкам. В очередной раз удивившись, он не отстранился. Под ее кожей бродили неведомые желания, пагубные и пылкие. Юдит его опустошила, погубила, сама превратившись в сводящее с ума солнце, гибельное и вместе с тем прекрасное. Тренди оторвался от ее рта, схватил за талию, развернул и овладел ею. Во всяком случае, он так считал. Ее испуганный вид лишь прибавил ему пыла. Он жаждал познать, одну за другой, самые интимные тайны женской плоти. И ему это удалось. Но едва он получил ярчайшие доказательства своей мужественности, как Юдит отдалилась от него. Она лежала, бесстыдно раскинувшись, с рассыпавшимися по плечам волосами — внешне ничто не изменилось, кроме безучастного взгляда: она погрузилась в себя, храня в молчании какие-то тайны. Наконец Юдит встала и подошла к окну, и теперь Тренди видел только ее спину. Юдит смотрела на «Дезираду».
— Ты знаешь этот дом? — рискнул спросить Тренди.
— «Дезираду»?
Она ответила ему таким тоном, каким поправляют ребенка. Должно быть, так говорила ее мать или так здесь было принято. Юдит высунулась в форточку.
— Это вилла Командора, — сказала она. — Ее скоро откроют.
Замолчать ему или продолжать задавать вопросы? Он не умел общаться с женщинами. И как вернуть ее обратно в постель?
Тренди присоединился к девушке. Буря разорила сад, все было сокрушено: поздние колокольчики, георгины, кусты роз. Возле разделявшей соседние дома стены были поломаны деревья, и «Дезирада» встала перед ним, словно видение из сказки. Как и в день приезда, Тренди взволновали ее странная архитектура, зернистый блестящий камень, сверкающие фаянсовые фризы, витражи; и он попытался представить, что будет, если открыть в ней ставни.
— Какой он внутри, этот дом? — спросил он.
— Теперь не знаю. Не знаю. — Лицо ее стало надменным. Затем она продолжала уже спокойнее: — Надо спросить у Анны Лувуа. Она знает почти все виллы. Это ее профессия. Она их сдает и продает.
— А ты…
— Ты видел наш бедный сад?
Юдит теперь смотрела в окно кабинета. С востока пришли облака, их тень все больше затопляла комнату.
— Какой разгром! — воскликнула она. — Такое я вижу впервые.
Он наклонился к ней и вдохнул запах ее волос. Действительно, половина ограды «Светозарной» была сломана, на полу беседки валялись куски кровли. Тренди вновь оглядел «Дезираду». Ее крыша и изразцы, не задетые тенью, продолжали сверкать, кедры едва сгибались, несмотря на новые порывы ветра.
— Но наш дом устоял, — заметила Юдит.
Почему «но», она что, читает его мысли? Девушка повернулась к нему и обняла:
— Пойдем до самого конца.
До конца чего? До конца наслаждения, до конца любви? Отбросив попытки понять, Тренди отдался желанию и навалился на ее хрупкие бедра и груди, слишком тяжелые для такого худенького тела. Тело Юдит, так же как и ее мысли, напоминало изворотливого морского угря, то устремляясь ему навстречу и поражая его прикосновением, то ускользая так быстро и далеко, что у него не хватало сил спросить ее: где ты, о чем ты думаешь, Юдит, куда ты ушла?
И снова, словно на затопляемом приливом пляже, среди скомканных простыней, мокрых от наслаждения, испытанного раньше и теперь, Юдит была податливой и счастливой. «Ты похожа на монахиню», — от восторга вырвалось у Тренди, и она расхохоталась. Он обрадовался еще больше. По правде говоря, он сказал глупость, но ему казалось, что лучшего сравнения не подберешь. Юдит его обезоружила. И дело было не только в ее юности, но и в том, что она распознала в нем родственную душу. Это было слишком общее определение, но он не находил более точного. Тренди не задумывался, откуда у нее этот дар. Было ли это началом любви или просто ее манерой жить? Но это было, и он примирился с этим.
Несколько мгновений Юдит отдыхала. Тренди, оставаясь на ней и приблизившись к губам, вбирал ее дыхание. В этот миг ему показалось, что он пьет ее душу. Смущенный, он почти верил в это и уже знал, что в их игре будет слабейшей стороной.
Придя в себя, Юдит обняла его и словно угорь выскользнула из объятий. Она приняла душ, оделась и причесалась.
— В это время ты обедаешь с моей матерью, — сказала она, бросив взгляд на часы Тренди.
— Значит, спустимся вместе…
Это был не ответ, а просьба.