Желай, Рапунцель
Шрифт:
– Удобно. – Даня поставила миску на стеклянный столик и осмотрелась.
Просторное помещение было выполнено в светлых тонах: молочно-белые стены, несколько белых пушистых ковров на полу, ширма оттенка сахара. Только набор из кресел и дивана выделялся кремовым оттенком. У дальней стены устроился стол визажиста с пристроями по бокам, заваленными палетками и цветными коробочками. Над столом на стене висело гримерное зеркало, щедро обеспеченное светом со всех сторон.
– Некуда было их девать, – виновато сообщила Шушу, ведя Даню за ширму ближе к уголку визажиста. – Пришлось с собой взять. Мой их потом заберет, как раз перед тем, как поедем.
Входная дверь хлопнула. Девчонки на той стороне восторженно запищали.
– Это Владислав пришел. – Шушу раскладывала перед зеркалом палетки. – Они его обожают.
«А вот мои от него в восторг не пришли». – Сцена с «похищением» близнецов немедленно всплыла в памяти. Даня хмыкнула.
До них донесся смачный хруст. Похоже, Владиславу тоже досталась своя миска с хлопьями.
– Ну что, милая, есть какие-нибудь пожелания по прическе? – Шушу вооружилась расческами. – Что лучше подойдет к твоему платью? Как думаешь?
– Думаю, стало бы легче думать, если бы я видела платье. Теперь думаю над этим снова подумать.
– А… – Визажист слегка зависла. Покосившись на видневшийся из-за ширмы край чехла, она осторожно уточнила: – А ты видела платье?
– Нет.
– Как?! – Расчески посыпались на пол. – И даже не открыла?! Я б уже вся извелась!
«Ну и я… тоже». – Даня с каменным выражением на лице опустилась в кресло напротив гримерного зеркала.
– Получается, ты его еще даже не мерила! – Шушу была в ужасе. – А вдруг что-то… форс-мажор, в общем!
– У меня последние несколько месяцев сплошной форс-мажор. – Даня съехала по спинке кресла и расслаблено развалилась. – Заметно, что я не хочу идти?
– А ты не хочешь идти? – Показатель внутреннего беспокойства Шушу взлетел до максимума. – Ой, не хотела бы я играть роль гонца, который принесет весть.
– И кто рассердится сильнее? – Любопытство оттолкнуло апатию прочь. – Левин или Левицкий?
– Не в духе будут оба. – Шушу навалилась на Даню сзади и тихонько потрясла за плечи. – Не оставляй на растерзание. Не кидай в самое пекло. Я же там не выживу!
– Ладно, ладно. – Даня небрежно похлопала визажиста по рукам. – Тут есть что-то вроде примерочной?
– Ясное дело. – Шушу ожила на глазах. Сдернув девушку с кресла, она, самозабвенно сопя, потащила ту в другой конец студии.
За ними реактивным хвостиком пристроились Нюта и Стюша.
– Мартышки! Несите платье! – скомандовала Шушу, впихивая Даню в темную комнату.
Под потолком вспыхнул свет. На каждой стене висело зеркало, края упирались в пол, а пространства было вполне достаточно для того, чтобы, скажем, махнуть длинным подолом, изображая парус.
– Вот, оно здесь. – Шушу повесила на крючок чехол и постучала пальцем по замку на двери. – Надевай. А я пока разложу палитру.
Из-за ее спины выглядывали любопытствующие малютки.
– А ты будешь куколкой? – заинтересовалась девочка в белом комбинезончике.
– Она уже куколка, Нют. – Шушу взяла дочку за лямки и перетащила подальше от двери. – А в платьице будет еще краше. Но только если вы под руку лезть не будете. Давайте, кыш-кыш-кыш, идите и отсыпьте Владюше хлопьев из своих запасов.
Закрытая дверь слегка приглушила громкий детский смех. Но Дане, в общем-то, не мешал этот шум.
«Как будто бомбу обезвреживать собираюсь. – Девушка потянула за язычок замочка. Молния разъехалась с пронзительным писком. – Твою ж…»
Пурпур. Яркий и чувственный. Ткань проскользнула между распахнувшимися краями чехла наружу, словно всплеск морских вод, и водопадом утекла к полу. Дыхание участилось, когда Даня, прикоснувшись, едва ощутила контакт – настолько невесомой была ткань.
«Надену. Да, а закипать от возмущения начну потом». – Даня решила разозлиться на Якова заранее. Ведь ясно, как божий день, что наряд от него не будет простецким.
Лифчик пришлось снять. Он тут только мешался.
«Я его убью».
Какая-то неимоверная смесь из потрясения и восторга забилась в груди, ощутимо касаясь каждой чувствительной клеточки и тревожа эмоции. Пол под ногами поплыл.
Шелк. Шифон. Пурпур. Объемная драпировка укрывала грудь. От ямочки между ключицами, куда доходил краешек воздушной драпировки, вдоль шеи убегали тонкие полоски ткани, увитые мягкой серебристой нашивкой, напоминающей осколки льда. Сзади полоски соединялись чуть ниже шеи. Похожий стиль был выдержан в области талии: плотные завихрения из сверкающих нитей чередовались с поблескивающими креплениями, образуя единый пояс, плавно огибающий талию и укладывающийся сзади сверху на выпирающие ягодицы так, будто существовал там с самого рождения. От пояса шли сотни тканевых складочек до самого пола – необыкновенно симметричная драпировка. Сверху ткань прижималась к бедрам, обозначая правдивый силуэт фигуры. Часть подола добиралась до пола, а ткань со стороны спины была аккуратно стянута, поднята и прикреплена к серебристому соединению полосок на шее. Пурпурный водопад ниспадал со спины, как сложенные крылья ангела. Серебристые нити нашивкой охватывали предплечья, давая начало рукавам из мягкой ткани, имитирующей кружево. Хотя рукава и прилегали к коже достаточно плотно от предплечий до самых запястий, нежные прикосновения не тревожили заживающие раны, а лишь мягко оглаживали, будто успокаивая.
Однако самая жесть заключалась в другом. Спина в этом платье была полностью открыта. «Сложенные крылья» едва-едва могли что-то спрятать, и наоборот – своими танцующими колыханиями, возникающими от каждого шевеления, лишь сильнее привлекали внимание к коварной обнаженности тела.
«Бли-и-и-ин. – Даня, кусая губы, опасливо потрогала пальцами оголенную по бокам талию. – Все же наружу, а!»
Казалось, не будь того малюсенького плетения, что соединяло спереди пояс и ниспадающие за спиной «крылья», платье могло упорхнуть ввысь от любого дуновения. Или раскрыться лепестками бутонов, обнажая стратегически важные девичьи места.
«На чем это держится? – Даня с усилием всматривалась в свое отражение, пытаясь понять, не просвечивает ли сквозь ткань грудь. Нет, все было досконально продумано. Полупрозрачность и открытость дарили уйму материала бурной фантазии, при этом скрывая по-настоящему значительные детали. Нечто, качающееся на границе между скромной соблазнительностью и сокрытой бесстыдностью.
Изящная и летящая.
Расковано скромная. Смущающе откровенная.
«Смело, Левицкий. Зараза ты маленькая, смело презентовать мне такую вещь. Очень смело даже думать, что она может мне подойти!»