Железное сердце. Книга 1. Дочь часовщика
Шрифт:
Полковник как будто опешил на миг. Но то оценивающее и неприятное выражение в его глазах пропало, и он снова стал таким, каким был несколько минут назад — спокойным и почти веселым.
— Отчего ж не можете? — усмехнулся он. — После визита в ваш дом, когда я узнал, кто именно так ловко прятался от меня в кустах, я возвращался через рудник. И подобрал вашу корзину. Я был недоволен исходом нашего разговора. Чтобы хорошенько все обдумать и собраться с мыслями, провел около получаса на той полянке — да, представьте, собирал ягоды. Очень умиротворяющее занятие, надо сказать. Полную корзину я отдал Курту — тот посмеялся
— Ваш камердинер ловко сыграл свою роль, — я улыбнулась, мысленно вздыхая с облегчением от того, что темный момент миновал.
— Идемте, Майя. Покажу вам еще одну достопримечательность поместья, хотя она и находится за его границами. Беседку, которую построил первый владелец замка, мастер Жакемар. Она называется «Пещера кобольдов».
— Судя по названию, он знал местные легенды.
— Совершенно верно. Сейчас вы в этом убедитесь.
За долгие годы лес сделал беседку своей частью, поэтому я увидела ее, только когда подошла вплотную к стенам из осыпавшегося камня. Повсюду рос мох, кусты обосновались в арочных проемах. Полковник отодвинул ветки и показал, куда ставить ногу.
Цепляясь подолом за колючки, я пробралась внутрь. В беседке было темно, сыро, и полно сорняков и заброшенных птичьих гнезд. Однако сооружение не утратило своей красоты, наоборот, беседка стала походить на таинственный лесной храм.
— Вот мы и в «Пещере кобольдов». Кобольды — злобные духи, которые, по местным поверьям, населяют рудники.
— Знаю, ваша милость. Няня рассказывала мне эти легенды в детстве. После них я не могла спать — очень уж страшные.
— Наверное, у мастера Жакемара тоже в детстве была кровожадная няня. Неудивительно, что у мастера потом развились нездоровые интересы. Я бы не стал потчевать своих детей подобными страшилками.
Я огляделась и тотчас узнала неподражаемый и безумный стиль создателя замка. Потолок и стены были каменные, неровные, украшенные барельефами. На них горбатые кобольды махали кирками, водили хороводы, курили трубки у костров. Компанию им составляли скелеты, населявшие замок Морунген. Опоры беседки были выполнены в виде сталактитов. И впрямь похоже на пещеру.
На полу под пятнами мха лежала щербатая плитка, также украшенная резьбой. Я стояла точнехонько на воротах, которые по замыслу резчика открывали вход в подземелье кобольдов. Изображение изобиловало мрачными деталями: подземные чудища увлеченно глодали кости, рядом вились летучие мыши. На воротах даже имелось железное кольцо в виде сплетенных мертвых рук.
Я опустилась на корточки, убрала сухие ветки и сорняки и расчистила мусор, чтобы изучить картину подробнее, но вскоре отказалась от своего намерения: быстро темнело, и разглядеть что-либо стало затруднительно.
— Интересное сооружение, — сказала я, вставая и отряхивая руки. — Зачем владелец замка построил его тут?
— Возможно, он уходил сюда, когда ему требовалось уединение. В юности я использовал беседку именно для этого.
— Почему вы решили показать ее мне?
— Курт доложил, что вам понравились скелеты и барельефы в замке. Вы целый вечер зарисовывали их в альбом. И вчера за ужином признались, что находите обстановку любопытной. Поэтому решил, что и это сооружение вам понравятся.
Я оценила его желание порадовать меня, хотя полковник и неправильно истолковал мой интерес — он подумал, что я в восторге от всех этих ужасных образов, вот чудак! — поэтому кивнула:
— Спасибо. Хотелось бы прийти сюда еще раз. При дневном свете, с альбомом.
Я огляделась по сторонам. Внезапно мороз пробежал по коже — внутри беседка очень уж напоминала склеп, под полом которого, за адскими воротами, вполне могли покоиться человеческие останки.
Мы выбрались наружу. В небе догорало багряное облако. Кругом стояла глухая тишина. Деревья словно застыли в ожидании. И показалось, что там, в глубине леса, притаилось некое зло и следило за нами голодными глазами. Уж не кобольды ли выбрались из рудника подышать вечерним воздухом, а заодно поживиться человечинкой?
— Пора домой, ваша милость, — сказала я. — Становится холодно и темно.
Полковник спустился по ступеням первым и подал руку: я легко оперлась на нее, но его пальцы обхватили мою кисть и не отпустили сразу. Это мог быть простой жест учтивости, но я почувствовала, какая сила скрывается в его твердых пальцах; вновь кольнуло беспокойство.
— Вам понравилась сегодняшняя прогулка, Майя? Не скучно было выслушивать мои исповеди? — спросил он очень серьезно.
— Я рада, что узнала вас лучше, ваша милость, — ответила я не менее серьезно и попыталась мягко освободить руку. Полковник нехотя отпустил ее, однако тут же шагнул ближе и легко потянул мою шаль, плотнее запахивая ее на моих плечах.
— Действительно, становится прохладно, — заметил он, отвернулся и пошел по тропинке, ведущей к дому.
Я замешкалась; тревога не унималась. Мне хотелось еще раз хорошенько оглядеться.
Полковник отошел далеко. Я обернулась, чтобы посмотреть на стену беседки, где сквозь мох проступали полустертые резные изображения. Протянула руку, чтобы очертить их контур, но тут произошло нечто странное. Хрустнула ветка, раздался оглушительный звук, похожий на треск, в лицо брызнула каменная крошка.
Я с изумлением уставилась на невесть откуда взявшуюся на стене выбоину — на уровне моих глаз, чуть правее.
— Что это такое? — я хотела коснуться сколотого места, но так и не коснулась.
Сильный удар свалил меня с ног. Я упала на колючую траву и отбила бок о корень; сверху рухнул полковник. Он смягчил падение, подставив руку, но тут же прижал меня к земле своим жестким телом.
— Что вы делаете! — только и успела воскликнуть я. Ладонь полковника крепко запечатала мой рот. Он дернул меня, подхватил, и мы скатились в неглубокую ложбину у обвалившегося фундамента. Все закружилось перед глазами: небо, ветки… трава хлестнула по лицу, в глаза попала земля. Я задыхалась и ничего не понимала.
В голове от падения стоял гул, но я услышала второй короткий треск — громкий, резкий, он ударил в уши, и я непроизвольно дернулась. Потом наступила тишина, которую нарушало лишь тиканье из груди полковника. Его механическое сердце билось по-прежнему мерно, но чуть быстрее и теперь на четыре такта: динь-ток-клац-ток. Мужское дыхание обжигало мою шею, а носом я уткнулась прямо в его щеку. Оказалось, что его бакенбарды были не колючие, но довольно жесткие. Мне стало щекотно.
Не понимая, что происходит, я дернулась, стараясь освободиться, но Морунген перехватил мою руку и прижал к земле.