Железный Гулаг
Шрифт:
Перед нами открывалась освещённая дорога, уходившая во мрак. По обе стороны, куда доставали лучи от прожекторов, простиралась бескрайняя гладкая поверхность, поражающая своим величием и загадочностью. Ничто на земле не могло сравниться с этим фантастическим пейзажем.
– Лондонская трасса, – комментировал Иван, – Она же и в «Америку» ведёт.
По обочине на всей протяжённости дороги с обеих сторон стояли г-образные столбы, удерживающие электро-трос для «трамволётов». Верхняя часть их, где-то метра в полтора, была выполнена пружиной. Внизу по полу справа шли трубы разных диаметров и кабель, а слева высоко над нами из-под потолка земной ниши, сползала под наклоном далеко на пол и позвякивала, уже знакомая пружина-шахта и так же уходила в пространство. Я сделал маленький
Он делился на три части. В одной располагался самый настоящий научно исследовательский институт, с кульманами, чертежами, со столами, за которыми сидели седые учёные в белых халатах. Тут же находились и лаборатории. Большие стенды с разными механизмами занимали отдельную площадку. Дальше шли цеха со станками, термическими печами и всяким другим оборудованием. И последняя часть служила гаражом, где ремонтировали «трамволёты». Везде трудились люди.
– Здесь, в основном, по мелочам работают, а крупные изделия и детали наверху делают, – рассказывал Иван, – Пружинку нашу ты уже видел. Так её прямо по ходу выливают, из специального облегчённого сплава, что бы цельная была. Сорок семь тысяч семьсот метров в сжатом виде. Представляешь?! Это ж, сколько железа надо! А денег сколько! Поэтому и живут так бедно люди – всё сюда уходит, как в прорву. Правда, золотишко попадается, говорят, около ста пятидесяти килограмм самородков в общей сложности нарыли. Может и окупает себя. Черт её знает.
– Вань, а сбежать отсюда никто не пытался? – Вкрадчиво спросил я.
– На моем веку не припомню. Невозможно просто.
– Ты же говоришь, почти до верха бурите шахту. Ещё немного и на поверхности.
Иван задумчиво улыбнулся.
– Первое: пружины льют строго ограниченной длины, и до поверхности ещё метров триста. Во вторых: нас каждый раз кидают на разные объекты, даже если чего-то замыслишь, за две недели не успеешь. И третье: операторы, которые буром управляют, «сдадут» сразу. У них в кабине телефон напрямую с «Максимычем», раз в сутки отчитываются, и живут они наверху, им есть чего терять. И самое главное в четвертых – водоносный слой земли. Никто не знает можно его пройти или нет, то есть, нужно оборудование менять, буровые моторы капитально герметизировать… короче нереально. Сам поймёшь, когда на месте работать будешь.
– Ясно. Но против твоих четырёх аргументов, есть один, который переплюнет их все: здесь находится «Иерусалим», как ты говорил, а там живут евреи. А этот народ, уж поверь мне, сужу по своему боссу, такое может исполнить, что ни в одной книжке не прочтёшь, и ни в одном кошмарном сне не приснится.
– Ну, не знаю. В подземелье каждый об этом задумывался. И за сорок лет так ничего и не придумал, – подытожил Иван.
Мы вышли из гаража и направились в клуб. На станцию заехал ещё один «трамволёт», но уже грузовой. Спереди была небольшая кабина, за ней шла короткая цистерна со сжатым воздухом, а дальше открытая платформа с пустыми деревянными катушками из-под кабеля. Он также подъехал к шахте под разгрузку.
Клуб ничем не отличался от обыкновенного земного: зал с креслами, сцена с роялем, экранное полотно. Как сказал Ванька, можно хоть сейчас попросить, и тебе прокрутят любой фильм, естественно имеющийся в кинотеке. Вход в него был свободен круглые сутки.
Вообще, городок, показавшийся поначалу большим, вдруг стал совсем маленьким в моих глазах. До каждого здания, можно добраться за минуту пешком. Везде в помещениях на станции существовали туалеты, а в цехах – душ. Водоотвод и канализация производились через трубы прямо на «железный лёд» где-то за метров сто от стен. Что бы создать искусственное время суток, на ночь везде гасили свет, оставляя только дежурный. Спали, кто, где хотел; в каждой тумбочке лежал комплект чистого белья. А когда уезжали на работу, дневальные бани наводили
Нас в секции к вечеру так и осталось четверо. Мы с Иваном сдружились. Болтали допоздна. Посидели во дворе на лавочке. Я с ужина прихватил себе две бутылки пива; шахматисты угостили воблой. После изолятора и пересыльных тюрем, станция «Ленсталь» показалась мне раем, хотя и находилась территориально в аду. «На оставшееся время жизни это теперь – моя родина. Ну что ж, пока не плохо», – подумал я, засыпая.
Глава 14.
На следующий день после обеда, меня, вызвали по громкой связи к начальнику станции. Его кабинет находился на первом этаже «Иерусалима».
– Здравствуйте, – поприветствовал я, пройдя в открытую дверь.
Он мельком поднял на меня глаза, отрываясь от какого-то письма, и жестом руки пригласил сесть на стул.
«Максимыч» олицетворял собой яркий пример моих партийных боссов на свободе. Первое, что бросалось в глаза – это классическая обстановка кабинетов всех начальников высшего состава. Стол вмещал на себе три телефона с гербом СССР на дисках, подставку с ручками и блокнотом для ежедневных записей, настольную лампу, стопку книг справа и несколько папок с делами слева. Стулья, обитые кожей и отделанные по краям мебельными гвоздями, стены с потайными шкафами, – всё это было сделано из красного дерева. Два портрета Ленина и Сталина висели над креслом начальника между двумя окнами с коричнево-красноватыми бархатными портьерами. У стены рядом с дверью уютно примостилась кожаная кушетка из того же гарнитура.
Совершенно лысый, в круглых очках, подобных тем, которые носил Берия. В белой рубашке с расстёгнутым воротом, лет за шестьдесят, среднего телосложения, чуть в полноту. Небольшой, вздёрнутый к верху нос на не бритом круглом лице и двойной подбородок, не смягчали его, а наоборот придавали мужества. Умный проницательный взгляд черных глаз, не оставлял шансов для панибратства. Никто на станции не знал его биографию: то ли он был «расстрельный», как и все, то ли гражданский, то ли член политбюро. Тайна предавала «Максимычу» ещё больше авторитета. Он мог спокойно уехать на неделю наверх и вернуться, и это считалось в порядке вещей. «Интересно, именно он будет нажимать на кнопку для взрыва бомбы или нет?» – пришло вдруг в голову; и я начал искать глазами пульт управления, но ничего не заметив, решил, что его могли спрятать в шкафу.
Наконец, начальник закончил писать. Он отложил папку в стопку и взял другую с моим делом.
– Здравствуйте, Алексей Дмитриевич! – Его голос звучал натренировано-командным. – Меня зовут Петренко Николай Максимович. Потрясающая у Вас судьба. Первый секретарь областного горкома комсомола, два высших образования, член партии.… Как же Вы умудрились такую жизнь просрать?
Он посмотрел на меня в упор, скорее с любопытством, чем со злостью.
– Пошёл на поводу у своего босса.
– А где же босс?
– Дома чай пьёт.
«Максимыч» громко рассмеялся.
– Ну не расстраивайтесь, чай у нас тоже есть.
Он стал бегло просматривать моё дело и комментировать.
– Рабочих специальностей нет, водительского удостоверения тоже. Что ж, придётся лопатой махать. Вы вчера прибыли?
– Да.
– Значит, в курс уже поставили, чем мы здесь занимаемся. Я думаю Вам, как грамотному человеку, не надо объяснять, какая в мире обстановка. В буквальном смысле – взрывоопасная. Поэтому всю важность нашей работы Вы должны осознать с первых дней. От Вас, Алексей Дмитриевич, требуется усердие и ещё раз усердие. Труд тяжёлый, но и отдых соответствует. Я здесь на станции что-то вроде коммунизма построил, думаю, Вы заметили. Ещё лет пятнадцать назад о подобном и мечтать никто не мог. Авторитетов, блатных, понятий, разборок, как на зонах, тут нет. Мы живём одной семьёй. Я считаю это надо ценить, с учётом того, что вы все теоретически казнены. И самое главное всегда помнить о той огромной пользе, которую мы приносим государству. Это надёжный щит, защищающий наш образ жизни, наших людей, матерей, детей, сестёр от нападения извне. Я понятно изъясняюсь?