Железный король
Шрифт:
Обратный путь за неимением попутчиков пришлось совершить в одиночестве, и Гуччо не переставал казниться и казнить всё и вся. В таком хмуром расположении духа он ехал всю дорогу и, чем ближе к Франции, тем сильнее хмурился.
Вступив на французскую землю, он уже твердо верил, что все англичане просто варвары. Зачем английский двор не оказал ему, Гуччо, того приема, на который он рассчитывал, зачем не воздали ему там королевских почестей? Разве он их не заслужил? А что до королевы Изабеллы, так ежели она несчастлива, ежели супруг ею пренебрегает, – значит, сама виновата. «Как! Переплыть море, рисковать
Проезжая по тем самым дорогам, где всего неделю назад Гуччо уже видел себя послом и любовником королевы, он начал понимать, что не всегда фортуна спешит навстречу юношам, вопреки утверждению волшебных сказок. Но рано или поздно он возьмет свое. Как, кто ему заплатит за все – он еще не знал, но был уверен, что так оно и будет.
И первым делом, раз уж короли и сама судьба судили ему быть лишь ломбардским банкиром, он покажет, какие бывают ломбардские банкиры. Его дядя, банкир Толомеи, поручил ему посетить их отделение в Нофль-ле-Вье и получить долг по заемному письму. Что ж! Должники и не подозревают, какая буря вскоре обрушится на их головы!
Держа путь через Понтуаз, чтобы достигнуть Иль-де-Франс, Гуччо, который дня не мог прожить, не разыгрывая для собственного самоуслаждения какой-нибудь роли, уже готовился выступить в качестве неумолимейшего из кредиторов. По сравнению с ним даже знаменитый венецианский еврей, который, если верить легенде, потребовал за фунт золота фунт человечьего мяса, даже он показался бы агнцем божьим.
В Нофль Гуччо прибыл на заре дня святого Гуго. Отделение банка Толомеи помещалось неподалеку от церкви, на главной площади городка, прилепившегося к откосу холма.
Гуччо застращал служащих банка, затребовал все счета и книги, перевернул все отделение вверх дном. Чего смотрит здешний главный доверенный? Неужели необходимо беспокоить его, его, Гуччо Бальони, его, племянника главы компании, из-за такого пустяка, как долг в триста ливров, который почему-то никак не могут получить без него? Во-первых, кто такие эти самые владельцы замка Крессэ, те, что должны компании триста ливров? Ему сообщили, что глава семейства скончался, – Гуччо это и сам знает. Ну а еще кто? Два сына, двадцати и двадцати двух лет. Чем они занимаются? Ах, охотятся... Значит, просто бездельники. Есть также дочка шестнадцати лет. Урод, конечно, решил юноша. И мать, которая после смерти сира де Крессэ заправляет всеми делами. Словом, люди благородного происхождения, но окончательно разорившиеся. Во сколько оценивается их замок и земля? Приблизительно в полторы тысячи ливров. У них еще есть мельница и сотня крепостных.
– И при всем этом вы не можете заставить их раскошелиться? – кричал Гуччо. – Вот увидите, как я возьмусь за дело, тянуть и медлить я не намерен. Где живет прево? В Монфор-л'Амори? Чудесно. Как его зовут? Портфрюи? Отлично. Если мессиры де Крессэ сегодня же к вечеру не заплатят долг, я поеду к прево и велю наложить арест на имущество. Понятно?
Гуччо вскочил на коня и поскакал к Крессэ с таким чувством, словно ему предстояло одному, без посторонней помощи, овладеть неприступной крепостью. «Или золото, или наложение ареста... Или золото, или наложение ареста, – твердил он про себя. – И пусть взывают о помощи к богу, а то и ко всем святым!»
Однако некто возымел такую же мысль раньше, чем Гуччо, и это был сам прево Портфрюи.
Крессэ, лежавшее на расстоянии полумили от Нофля, представляло собой довольно обширное поместье, притулившееся на самом краю долины, у высокого берега реки Модры, которую без труда может перескочить всадник.
Замок, как успел заметить Гуччо, был просто-напросто большим и довольно ветхим домом; рва, которому положено защищать каждый приличный замок, не было, его роль играла речушка; башни были низенькие, а кругом дома стояли грязные лужи. Во всем чувствовались бедность и запустение. Крыша во многих местах прохудилась; обитатели голубятни, видно, давно уже разлетелись; покрытые мхом стены пошли трещинами, соседний лес сильно поредел, и в просветы видны были сотни пней.
Когда юный итальянец въехал во двор, там уже шло настоящее побоище. Три королевских пристава, размахивая жезлами, украшенными традиционной лилией, отдавали приказания каким-то оборванцам – очевидно, крепостным мадам де Крессэ, а те в панике сгоняли скотину, связывали попарно быков, выносили с мельницы мешки с зерном и швыряли их в повозку прево. Крики приставов, тяжелый топот обезумевших от страха крестьян, блеяние овец, пронзительное кудахтанье кур – все это сливалось в оглушительный шум.
Никто не обратил внимания на вновь прибывшего, никто не принял его коня, и Гуччо самому пришлось привязать коня к столбу с кольцом. Только старик крестьянин, проходя мимо, обратился к нему:
– Беда пришла в этот дом. Да будь хозяин жив, он бы тут же снова богу душу отдал. Неправедное дело, ох, неправедное!
Дверь, ведущая в дом, была открыта, и оттуда доносились громкие крики спорящих.
«Кажется, я попал сюда не в добрый час», – подумал Гуччо, окончательно разозлившись.
Одним махом он взлетел на крыльцо, пошел на крик и очутился в длинной мрачной зале с каменными стенами и бревенчатым потолком.
Молоденькая девушка, которую он не успел толком разглядеть, выбежала ему навстречу.
– Я прибыл по делам и хотел бы побеседовать с кем-нибудь из здешних хозяев, – бросил Гуччо.
– Меня зовут Мари де Крессэ. Мои братья вот тут, и матушка тоже, – нерешительно произнесла девушка, указывая куда-то в глубь залы. – Они сейчас очень заняты...
– Ничего, я обожду, – прервал ее Гуччо.
И, желая показать, что церемониться в таком доме нечего, он уселся перед камином и даже протянул ноги к огню, хотя в этом не было никакой нужды, ибо он ничуточки не замерз.
В глубине залы стоял истошный крик. Мадам де Крессэ при поддержке двух своих сыновей – высоких и краснолицых парней: одного бородатого, другого безбородого, – пыталась дать отпор какому-то человеку, который, как понял Гуччо по отдельным доносившимся до него словам, был прево Портфрюи.
Владелица замка Крессэ, больше известная в округе под именем мадам Элиабель, дама пышногрудая, быстроглазая, с достоинством носила свои сорок лет, свои роскошные телеса и свое вдовье одеяние.