Железный крест
Шрифт:
— А если он набивает шишку, к кому бежит? — спросил Патрик.
Карин улыбнулась.
— Один — ноль в твою пользу. Ты прав — ко мне. Так что для него, наверное, кое-что значит, что я тютькаю его по ночам. Но все равно, такое чувство, что меня обманули. Что-то не так. Так не должно быть. — Карин вздохнула и поправила Людде съехавшую шапочку.
— А я со своей стороны должен заметить, что вся эта возня с ребенком куда приятнее и веселее, чем я думал, — сказал Патрик.
Карин посмотрела на него пронизывающим взглядом,
— А Эрика тоже так считает? — спросила она.
— Нет. Эрика так не считает. — Он вспомнил, какой бледной и измученной была жена в первые месяцы после появления Майи.
— И знаешь почему? Потому что мать оказывается словно бы вырванной из нормальной взрослой жизни и брошенной в детскую комнату, где ей не от кого ждать помощи. А ты в это время каждый день ходишь на работу, занимаешься своим привычным и интересным делом.
— Я все время помогал, чем мог! — запротестовал Патрик.
— Помогал, да. — Тротуар стал узким для двух колясок, Карин обогнала его и обернулась. — Помогал. Не забывай, это большая разница: помогать — одно, а нести всю ответственность — совсем другое. Ты должен выработать приемы — как успокоить малыша, как его накормить, как не пропустить признаки болезни, в конце концов, чем занять себя и ребенка пять дней в неделю. Одно дело — быть председателем правления предприятия под называнием «Младенец», отвечать за стратегию, тактику и результат, а другое — работать в том же предприятии курьером, ни за что не отвечать и ожидать очередного приказа.
— И ты что, хочешь всю вину свалить на отцов? — спросил Патрик, борясь с одышкой — дорога шла вверх. — У меня такое впечатление, что матери не просто должны, а хотят все держать под контролем. Если отец берется поменять памперс, он делает это неправильно, если кормит, то он и бутылочку не так держит, и температура не та… и все в том же духе. Так что папам в председатели правления дорога заказана. Не то чтобы они не хотели — их не пускают.
Они некоторое время шли молча, усиленно пыхтя. Наконец Карин спросила:
— Эрика тоже была такой, когда сидела с Майей? Не подпускала тебя близко?
Патрик попробовал вспомнить первые, самые трудные месяцы.
— Нет. — Честность победила. — Эрика была не такой. Скорее я сам избегал роли председателя. Мне не очень-то хотелось брать всю ответственность на себя. Допустим, Майя капризничала довольно много… я с ней возился, утешал, но прекрасно знал: если что-то не получается, я всегда могу передать ее Эрике и она ее успокоит. И конечно, возможность утром уходить на работу — это большое преимущество. Вечером приходишь и играешь с веселой и забавной малышкой.
— Это потому что ты не отрывался от взрослого, привычного тебе мира, — сказала Карин без улыбки. — А теперь как? Когда ты сам стал председателем? Все идет нормально?
Патрик покачал головой.
— Как тебе сказать… не совсем. Эрика все время работала и работает дома, и она знает, где что лежит. Нужно время, чтобы…
— О, это мне знакомо. Каждый раз, когда появляется Лейф, сразу крик: «Ка-а-рин! Где памперсы? Где бутылочки! Где колготочки?» Иногда меня удивляет, как вы, мужики, справляетесь с работой, если не можете запомнить простейшие вещи? «Где памперсы!» — фыркнула Карин.
— Кончай. — Патрик шутливо ткнул ее локтем в бок. — Не настолько уж мы безнадежны. Будь справедливой — всего-то поколение назад мужики не только не знали, где лежат памперсы, они даже понятия не имели, что это за штука такая и с чем ее едят. Мы-то по сравнению с ними ушли ой как далеко! Но эволюция не происходит по приказу: «С завтрашнего дня всем папам стать мамами, и наоборот». Все постепенно… Для нас отцы служили образцом, но мы все равно многому научились.
— Ты, может, и научился, — с промелькнувшей в голосе горечью сказала Карин. — А Лейф — нет. Не научился. Ничему не научился.
Патрик промолчал — что он мог на это сказать?
Когда они расстались, ему стало грустно. Он долго мечтал отомстить Карин за измену, а сейчас ему было ее очень жаль.
Телефонный звонок был такого рода, что они подхватились и помчались к машине. Мельберг, как всегда, придумал какой-то повод и отправился в свой кабинет, а Мартин, Паула и Йоста поехали на место происшествия, в школу в Танумсхеде, и сразу прошли в кабинет директора.
— Что случилось? — Мартин огляделся.
На стуле сидел угрюмый подросток в окружении двоих учителей-мужчин, не считая директора.
— Пер Рингхольм избил ученика, — замогильным голосом сказал директор. — Хорошо, что вы так быстро приехали.
— И как он? — спросила Паула.
— Боюсь, что плохо. Сейчас с ним школьная медсестра, мы вызвали «скорую помощь». Я позвонил матери Пера, она сейчас приедет. — Ректор свирепо посмотрел на подростка.
Тот в ответ равнодушно зевнул.
— Поедешь с нами в отдел, — сказал Мартин и знаком велел провинившемуся: поднимайся, — потом повернулся к директору. — Попробуйте дозвониться матери, пусть она едет прямо в полицию. Наша сотрудница, Паула Моралес, останется здесь и опросит свидетелей.
Паула кивнула директору: вот она, Паула Моралес, это я.
— Прямо сейчас и начну, — сказала она.
Пер со скучающей миной поплелся за полицейскими. В коридоре собралось довольно много любопытных.
Подросток злобно осклабился и показал им средний палец.
— Идиоты, — пробормотал он.
— А сейчас ты заткнешься, — цыкнул Йоста, — и будешь молчать, пока не приедем в полицию.
Пер пожал плечами, но подчинился и за всю короткую дорогу до низкого здания полиции, в котором помещалась еще и пожарная часть, не сказал ни слова.