Железный крест

Лэкберг Камилла

Она сидела за кухонным столом и наблюдала, как Патрик жарит бекон и варит спагетти. Майя уселась смотреть «Булибумбу», и они могли спокойно поговорить.

— Его убили между пятнадцатым и семнадцатым июня… О черт! — Раскаленное масло брызнуло Патрику на руку. — Больно! А если бы я жарил бекон голым?

— Действительно, любимый, повезло, что ты не голый, — улыбнулась Эрика.

Он подошел и поцеловал ее.

— Скажи еще раз «любимый». Что, я уже в плюсе?

Эрика сделал вид, что занята подсчетами.

— Нет… до плюса еще далеко. Ты приближаешься к нулю. Но если карбонара будет вкусной, тогда, может быть…

— А ты как провела день? — Он осторожно снял бекон со сковородки и положил на бумажное полотенце, чтобы стек лишний жир.

Фишка была в том, что для карбонары бекон надо жарить до хруста. Нет ничего хуже осклизлых кусков сала.

— Не знаю, с чего начать, — вздохнула Эрика.

Сначала она рассказала о проблемах Анны в качестве приемной матери озлобленной девочки-подростка. Потом решилась и поведала мужу о своем визите к Бритте. Патрик отложил лопатку и уставился на нее с удивлением.

— Ты пошла ее расспрашивать? Ее? С болезнью Альцгеймера? Ничего удивительного, что старичок на тебя окрысился, я поступил бы так же на его месте.

— Спасибо, дорогой. Анна того же мнения, поэтому можешь считать, что вы дружно меня осудили. — Эрика слегка помрачнела. — Я же понятия не имела, что у нее Альцгеймер.

— И что она сказала? — Патрик заложил спагетти в кипящую воду, высыпав как минимум две трети пакета.

— Ты что, собрался накормить батальон?

— Кто готовит карбонару? — строго поглядел на Эрику Патрик. — Ты или я? Так что она сказала?

— Прежде всего, что они с матерью дружили, когда были девчонками. У них была довольно дружная компашка — мама, Бритта, Эрик Франкель и еще какой-то Франц.

— Франц Рингхольм? — Патрик перестал мешать в кастрюле.

— Да, так его и звали. Франц Рингхольм. А что? Ты с ним знаком?

Эрика посмотрела на мужа с любопытством, но он только пожал плечами.

— А еще что она рассказывала? Она как-то общалась с Эриком или Францем в последнее время? Или с Акселем?

— Не думаю… Странно, мне кажется, никто из них не встречался друг с другом. Но я, конечно, могу ошибаться.

Эрика задумалась, пытаясь вспомнить детали беседы.

— Что-то там было… Она сказала что-то об Эрике… о старых костях… которые надо оставить в покое… и что Эрик сказал… нет, потом она уже окончательно погрузилась в туман. Да и эти слова она говорила уже не в себе, так что не знаю… скорее всего, бред.

— А может быть, и не бред, — медленно, чуть не по слогам произнес Патрик. — Может быть, и не бред. Старые кости… что она имела в виду?

К собранию Франц подготовился очень тщательно. Правление собиралось раз в месяц, и за это время накапливалось много вопросов, требующих решения. Приближается год выборов — для них это главная и первоочередная задача. Партия должна участвовать в выборах.

— Все на месте? — Он обвел взглядом присутствующих.

Пять человек, все мужчины. Волна борьбы женщин за равноправие еще не успела накрыть неонацистские организации да, наверное, никогда и не накроет.

Помещение в Уддевалле предоставил Бертольф Свенссон — подвал в принадлежащем ему многоквартирном доме. Обычно его использовали квартиросъемщики, если им надо было принять гостей, и сейчас здесь еще оставались следы последней вечеринки. Можно было пойти в контору Бертольфа в том же доме, но там очень мало места.

— Я с ними поговорю, — проворчал Бертольф. — Насвинячили и не прибрались! — Он пнул пустую пивную бутылку, и та с грохотом покатилась в угол.

— Вернемся к повестке дня, — строго сказал Франц. На пустую болтовню времени не было. — Как у тебя с подготовкой?

Вопрос был адресован Петеру Линдгрену, самому младшему члену правления. Петера, несмотря на протесты Франца, выбрали ответственным за предвыборную кампанию. Франц ему не доверял. Прошлым летом Петер угодил под суд за избиение молодого сомалийца на площади в Греббестаде, а это значило, что он может сорваться и в критической ситуации, когда необходимо сохранять ясную голову.

И, словно подтверждая худшие его опасения, Петер, не отвечая на вопрос, обратился ко всем.

— А вы слышали, что произошло в Фьельбаке? — Он засмеялся. — Кто-то решил сократить старику мучения. Доигрался, старый предатель.

— Да. И поскольку я уверен, что никто из присутствующих к этому отношения не имеет, прошу вернуться к повестке дня, — сухо сказал Франц и пристально посмотрел на Линдгрена.

Все замолчали. Наконец Петер не выдержал и отвел глаза.

— С подготовкой все в порядке, — сказал он. — У нас много новых членов, и мы уверены, что все, как новые, так и старые, готовы поработать ногами, чтобы довести до масс нашу программу.

— Хорошо. А регистрация? Бюллетени для голосования?

— Все под контролем. — Петер забарабанил пальцами по столу — ему явно не нравилось, что с ним обращаются как с семиклассником. — А тебе все же не удалось уберечь своего кореша… Что тебе в нем было так важно, чего ты за него цеплялся? Люди этого не поняли. Начали сомневаться в твоей лояльности…

Франц вскочил с места. Вернер Германссон, сидевший рядом, схватил его за локоть.

— Не слушай его, Франц. И ты, Петер, возьми себя в руки. Это же курам на смех! Мы собрались обсуждать дальнейшую стратегию, а не швырять друг в друга дерьмом. Хватит, пожмите друг другу руки, и продолжим.

Вернер прекрасно знал, чего следует опасаться. Он был старейшим после Франца членом организации и беспокоился не за председателя, а за Линдгрена. Он своими глазами видел, на что способен Франц.

После короткого раздумья Франц сел.

— Не хочу быть занудой, — сказал он холодно, — но все же прошу вернуться к повестке дня. Возражений нет? Или у кого-то еще есть дерьмо за пазухой? — Он обвел собравшихся взглядом и продолжил: — Такое впечатление, что практическая работа дает результаты. Поэтому предлагаю обсудить партийную заявку. Я говорил со многими, и у меня такое чувство, что в муниципальные советы мы уж точно можем пройти. Люди начинают понимать, до чего довела расслабленность правительства в миграционных вопросах. Они видят, как работа уходит у них из-под носа. Работу получают мигранты. Они видят, как коммунальный бюджет съедают социальные пособия тем же мигрантам. Недовольство коммунальными политиками растет, и мы можем… нет, не можем, а обязаны это использовать.