Железный поход. Том четвёртый. Волчье эхо
Шрифт:
– Что?! Опять Ермолов! Опять Вельяминов! Вспомните еще Дмитрия Донского! Так что вы, bon sang27, этим хотите сказать?
– Чисто выбритое лисье лицо графа больше приятно не улыбалось, узкие губы задергались, предательски выдавая состояние главнокомандующего.
– Я уже имел удовольствие это слышать от генерала Нейгардта, когда он сдавал мне свои полномочия, от Заводовского от Меллера-Закомельского28,
– Только то, что на сегодня в этом крае мы находимся в положении более худшем, чем десять лет назад. Все огромные жертвы людьми, деньгами и временем пропали даром.
– Для этого… я и направлен сюда Государем.
– Михаил Семенович оперся ладонью о золотой, украшенный бриллиантами эфес наградной «за взятие Варны» шпаги.
– Обрубить когти сему зверю! Посадить его на цепь и восстановить в крае должный порядок.
– Простите, ваше сиятельство, но полагаю… в нынешних обстоятельствах сие невозможно.
– В России любят невозможное, генерал. Разве для вас это новость?
Твердым, но легким шагом граф, с сознанием величия своего возраста и положения, обошел стол так, чтобы полуденное солнце не слепило ему глаза и, подойдя к Фрейтагу, с вкрадчивой насмешкой сказал:
– Доколе… вы будете препираться со мной, генерал? Стыдно. Приберегите свои вольтфасы29 для неприятеля. Кто знает, возможно, на этой «кости», о коей мы спорим, таки больше мяса, чем мы оба думаем…
Его сиятельство графа Воронцова, овеянного немеркнущей славой Бородина и Краона, фаворита самого Государя, а теперь еще и наместника, и гланокомандующего Отдельным Кавказским корпусом в одном лице, Фрейтаг видел столь близко впервые. Он против воли испытал жаркое давление в груди и некоторую неловкость за свою прямолинейность.
– Прошу простить меня, ваше высокопревосходительство. Я лишь хотел предупредить вас, что ваш враг, наш враг… Словом, он самый великий человек на Кавказе… - избегая взгляда Воронцова, поторопился с ответом Фрейтаг.
– Бесспорно, генерал.
– Граф с наигранным согласием наклонил голову, но тут же вновь насмешливо усмехнулся.
– Но ваш Шамиль не одинок… Теперь нас двое… великих героев Кавказа. А скоро останется один. Из двух соперников побеждает сильнейший. И вы мне поможете, не так ли?
Граф ободряюще похлопал Фрейтага по плечу и, скрестив руки на груди, уже серьезно добавил:
– В моей жизни побед было больше, чем неудач, генерал. Не думаю, что сей поход на Дарго… исключение.
Михаил Семенович в хорошем расположении духа снова потянулся за табакеркой с портретом Николая I, когда в кабинет вошел адъютант Галатерси с пакетом в руке.
– Прошу прощения, господа. Еще курьер от князя Бебутова. Срочно, ваше сиятельство. Честь имею.
Глава 3
Как и планировалось, для военных действий с Шамилем в Андии графом Воронцовым были сформированы два отряда - Чеченский, под начальством командира 5-го пехотного корпуса генерала от инфантерии Лидерса, и Дагестанский, под началом командующего войсками в северном Нагорном Дагестане генерал-лейтенанта князя Бебутова. Поскольку важнейшие действия в Даргинском походе предстояли именно этим двум соединенным отрядам30, то главное начальство над ними принял лично главнокомандующий.
Наконец 28 мая Главная квартира с ее тяжестями, бесчисленными штабами и громадною, поражающей воображение гомеровским размахом свитою тронулась в поход в крепость Внезапную - последний форпост России, где была назначена дневка.
…Под звуки кавалерийской трубы и гремучий треск барабанов бодро вышедшему за ворота крепости Воронцову вестовой подвел чистокровного английского жеребца. Тысячи глаз, наблюдавших за главнокомандующим, подивились той легкости и сноровке, с какой тот метнул на седло свое жилистое старое тело.
– Держать за мной!
– коротко приказал адъютантам граф и, вскинув в приветствии над головой правую руку в белой перчатке, пустил жеребца машистой рысью вдоль выстроившихся войск.
Кони свиты шли дружно, ноздря к ноздре, в корпусе или чуть далее жеребца командующего. Английский скакун графа то и дело требовал поводьев, выгибал благородную шею, косил агатовым глазом на седока, горячась, взлягивал, сверкая серебром подков.
Тысячи людей, перетянутых ремнями ранцев и ружей, портупей и подсумков, увешанных оружием, оглушили равнину раскатистым «Ура-а!».
На глазах графа искрились слезы, в которых отражались загрунтованные свинцовыми белилами рассвета пенистые облака, мундиры и бурки, фуражки и папахи, сабли и штыки, усы и бороды его воинства, шеренги которого растянулись на три версты аж до самого взгорья.
Главнокомандующий время от времени придерживал поводья, и для каждого полка егерей и казаков у него находились теплые отеческие слова.
– Навагинцы-ы! Не посрамим славу наших отцов и дедов! Знаю, привыкли вы, богатыри, на чужбине далекой врагов не считать.
– Ур-ра-а-а-а!
– гремело ответное, грозовое.
– Куринцы и замостцы! Верю, ежели и есть опасность в горах, то не вам, орлам, избегать ее!
– Урр-ра-а-а! Ур-ра-а-а!!
– Казаки! Доблесть и опора наших границ! Государь рассчитывает на вас! Оправдаем доверие!
– Урр-ра-а-а!! Ур-ра-а-а!..
Граф окоротил резвоногого жеребца, углядев в строю седоусых ветеранов, и со свойственной ему участливостью, желанием ознакомиться с чаяньями и духом своих подчиненных, спросил: