Железный поход. Том третий. След барса
Шрифт:
Аркадия поразила строгость его выражения и ледяное спокойствие, которое хранил этот дикарь на своем облитом бронзовым румянцем лице. Горец не проронил ни слова, но Лебедеву почудилось, будто он услышал слова: «Твой доверяет мне, урус-паша… Харашо. Иды и знай… Мой добро помнит».
«Не горюй… достойно проиграть, право, лучше, чем выиграть любой ценой». – Ротмистр мысленно послал чеченцу приветствие, пришпорил жеребца и упругим наметом направился к курившимся дымам гудевшего бивуака.
Часть II Ворота Грозной
По камням струится Терек,
Плещет
Злой чечен ползет на бенег,
Точит свой кинжал;
Но отец твой старый воин,
Закален в бою:
Спи, малютка, будь спокоен,
Баюшки-баю…
М. Ю. Лермонтов
«Казачья колыбельная песня»
Глава 1
Наступившим днем, отряхнувшись от пуль и проклятий магометан, колонна под предводительством генерала Фрейтага к обеду благополучно достигла желанных ворот Грозной.
Впечатление, произведенное на Лебедева Грозною – этим передовым оплотом против горцев всех мастей, и первостепенно чеченцев, – увы, оказалось весьма «негрозным». «Amicus Plato, sed magis amica (est) veritas»28. Воображение Аркадия представляло эту фортецию под стать могучим, заснеженным кряжам Кавказа, окруженную высоким валом, отвесным, глубоким рвом, и вооруженную по меньшей мере десятками орудий большого калибра… На самом же деле он не встретил ни того, ни другого.
Крепость, построенная в 1818 году Алексеем Петровичем Ермоловым в выдающемся к Ханкале изгибе Сунжи, состояла из цитадели и форштадта29. «Первая занимала квадратную плоскость, сторона которой не превышала 200 шагов; обнесенная осыпавшимся валом и заросшим бурьяном рвом, через которые пролегало несколько пешеходных тропок. Четыре чугунных орудия без платформ, на буковых крепостных лафетах, обращенных жерлами к Ханкале, возвещали сигнальными выстрелами о появлении неприятеля. Внутри самой цитадели, кроме двух пороховых погребов – хранилища боевых зарядов, патронов, и караульного дома, тянулись еще три деревянных строения, занятых разного рода должностными лицами и их канцеляриями».30
Форштадт, обращенный на север к Тереку, состоял из одного крепкого дома начальника левого фланга, возвышавшегося возле землянки, в которой, как утверждали седоусые ветераны, еще во время постройки форта жил сам генерал Ермолов. Чуть далее боченился войсковой госпиталь; его подслеповатые окна-бойницы глазели на несколько длинных одноэтажных казарм, крашенных охристым суриком. Сразу за ними тянулось плотное множество небольших, похожих на тавричанские31 мазанки построек, принадлежавших разночинцам, к которым примыкало отдельное поселение из женатых солдат, и уж совсем на отшибе вековала грязная жидовская слободка, состоявшая большинством из т'aтов-иудеев32, насчитывавших до сотни «дымов».
Этот форштадт охранялся не ахти
Однако, несмотря на такое скромное состояние обороны и вооружения форта, он – в глазах чеченцев – вполне соответствовал своему названию, и положительно никому, начиная от начальника и до последнего солдата, не приходило в голову, что неприятель осмелился бы покуситься на сей рубеж. А потому не было печали и заботы, да право, и не было свободных рук, на исправление верков34. По той же самой причине не было надобности до поры и усиливать огневую мощь.
– Да-а, не шибко огородился наш брат от диких, ваш бродие-с? – знобливо отмечал Васелька, тирком поглядывая то на растрескавшиеся стены форта, то на мрачное синее громадьё горных хребтов. – Как хотите, благодетель вы мой Аркапалыч, но я-с, при всей своей доброй христианской воле не могу-с… не желаю-с тут куковать долгим сроком.
– Известное дело. – Барин сочувственно подмигнул потряхивавшемуся в седле денщику. – Тебе, пр'oйде, только бы водку трескать в господском закуте да у печи хвосты кошкам крутить. Эх, Васька, непроходимый ты у меня болван… Лень и трусость раньше тебя родились… Погляди вокруг, голова – два уха! Царская служба только и начинается, а ты уж скис, как та простокваша.
– Пошто вы ко мне опять задом? – во всей наготе своей обиженности шворкнул носом слуга. – Из каких таких причин? Я же-с искренне с вами, по-домашнему, а вы с порогу пужать и песочить… Я при таком напутствии протестую…
Но ротмистр, всецело поглощенный осмотром знаменитой крепости, не услышал старых, как мир, причитаний денщика. Между тем окутанная пылью дорог колонна остановилась у ворот Грозной; заслышав команды, распалась на части и стала квартироваться в армейских «кельях» форштадта.
Несмотря на непрезентабельный наружный вид Грозной, «…в ней жилось весело и даже подчас отчаянно весело, потому как все принадлежали к одной военной дружной семье, управляемой любимым и уважаемым начальником, коим в то время являлся генерал-майор Роберт Карлович Фрейтаг.
Главными отличительными чертами характера сего доблестного генерала были: простота в приеме и образе жизни, честность и бескорыстие в поступках, справедливость к подчиненным, спокойствие и невозмутимость в минуты опасности, как в обыкновенной, равно и в боевой жизни».
Роберт Карлович успел в сжатое, краткое время познать своего неприятеля и ту местность, на которой ему пришлось с ним иметь дело. Он дал некоторые ценные тактические правила, как строить и водить войска через чеченские леса, и не было способнее его молодцов-куринцев покорять лесные чащобы и дебри Ичкерии. Никто как полковой командир Фрейтаг не указал на пользу и важность «зимних экспедиций» в Чечне и Ингушетии, заключавшихся преимущественно в вырубке просек и проложении сообщений.
На Кавказе начало лета всегда обильно дождями, от которых самые незначительные ручьи превращаются в трудно преодолимые прорвы. Чечня же, изрытая речками и ручьями – особенно опасна в сем отношении.