Железный рассвет
Шрифт:
— Хорошо. — Рашель задумчиво кивнула, пытаясь игнорировать спазм в животе и инстинктивное желание сорваться и побежать — куда угодно, лишь бы подальше от больного маньяка с комплексом Осамы и атомной бомбой. — Облепите меня по полной сенсорной подпиткой, я вхожу, я говорю, я действую по наитию. Запомните две кодовых фразы. «Мне нужно чихнуть» означает, что я собираюсь вырубить его сама. А «приятно пахнет» — что я хочу, чтобы вы вступили в дело со всем, что у вас имеется. Если вам потребуется всадить ему лоботомический заряд — всаживайте, даже если он пройдет сквозь меня. Просто постарайтесь не задеть мозговой ствол, если до такого дойдет. Вот так мы и проведем нашу игру. Я постараюсь не вызывать вас, пока не уверюсь, что точно не смогу его обездвижить или что он собирается нажать кнопку. — Она поежилась, ощущая знакомый наплыв бодрящей энергии.
— Вы насчет этого уверены? — с сомнением спросил Шварц.
Рашель посмотрела на него.
— Этот сраный остряк намерен уничтожить, может, десятки, может, сотни человек, если мы не придавим его прямо сейчас, — сказала она. — А вы как считаете?
Шварц сглотнул. Макдугл покачала головой.
— Но вы все же постараетесь сохранить жизни? — спросила она.
— Я способна сделать такое, на что обычные специалисты по обезвреживанию не решаются, — усмехнулась Рашель, скалясь от собственного страха. Она встала. — Ну, давайте разберемся с ним.
ОБЕЗВРЕЖИВАНИЕ
Земля, видимая с орбиты в двадцать четвертом столетии, представляла собой планету, истерзанную технологической цивилизацией, со шрамами, оставленными в назидание. Почти десять процентов поверхности было забетонировано. Целые поля незаконченных конструкций отмечали незавершенные операции территориального переустройства От джунглей Сахары до нежных пастбищ бассейна Амазонки сложно было отыскать какую-нибудь местность, не тронутую рукой человека.
Земная цивилизация, изначально ограниченная пределами одной планеты, распространилась на всю Солнечную систему. Вокруг газовых гигантов выросли необыкновенные индустриальные кольца, в то время как с высот Килиманджаро и из Центральной Панамы в геостационарную орбиту врастали алмазные нити. Земля, как ее называли поначалу, стала Старой Землей, миром зарождения человечества, колыбелью цивилизации. Но в этом домашнем мире существовала любопытная динамика, нетипично юношеский взгляд на будущее. Старая Земля в двадцать четвертом столетии больше не была родовым гнездом. Ничем даже отдаленно похожим.
В этом парадоксальном факте большинство винило Эсхатона. Эсхатон — сверхчеловеческий продукт технологического своеобразия искусственного интеллекта, созданный объединением огромного количества компьютерных сетей в конце двадцать первого века, — не захотел делить планету с десятью миллиардами взирающих на будущее с опасением приматов.
Когда он саморазвился чуть ли не до богоподобного разума, то разбросал большинство людей по другим планетам через червоточины, образованные таким способом, который в течение последующих веков не могли постигнуть ученые. И не из-за нехватки способностей для анализа его методов — просто большинство людей были слишком заняты борьбой за выживание среди вызванного резким сокращением населения экономического краха и не проводили исследования до тех пор, пока через несколько сот лет первые сверхсветовые звездолеты с Земли не достигли ближайших звезд и не раскрыли причудливый аспект произошедшего. Дыры, раскрытые Эсхатоном в космосе, вели назад во времени, отбрасывая на год в прошлое за каждый световой год расстояния. Некоторые каналы червоточин уводили на действительно огромные расстояния. И с той поры приемники энтузиастов, ищущих внеземные цивилизации, начали принимать устойчивые сигналы, тишина достижимого космоса наполнилась эхом человеческих голосов.
К третьему столетию после знаменательного события политика Земли в значительной степени выправилась. Фрагментарные коалиции и оборонные микроэкономики, оставшиеся за пределами коллапсирующей волны глобальной беспошлинной империи двадцать первого века, преобразовались в децентрализованную сеть, способную развивать экономику. Люди даже сумели выдержать тяжесть глобальных проектов реформирования территорий. Некоторые отрасли переживали подъем; Земля быстро приобретала репутацию крупнейшего и самого открытого торгового центра в радиусе сотен световых лет. Объединенные Нации — некое подобие первой организации, носящей то же название, — включали в себя и внетерриториальные образования. Реструктированная для поддержания доходных направлений организация приобрела весомую репутацию в коммерческой дипломатии. Даже самая насущная проблема двадцать второго века, дробление популяции, последовавшее на волне сингулярности, была в значительной мере предотвращена. Дешевые нестареющие проститутки и разумная эмиграционная политика стабилизировали численность населения на уровне середины двадцатого века, в соответствии со способностью планеты прокормиться и необходимом для поддержания возрожденных прогрессивных научных исследований. Наступило, короче говоря, время оптимизма и экспансии: молодая и энергичная, плюралистически мозаичная цивилизация планеты вырвалась в звездное пространство и нашла своих давно потерянных детей.
Но никто не искал легкой жизни, как и Рашель Мансур — родившаяся на этой планете более сотни лет назад, ценившая ее, возможно, более всего.
— Я готова войти, — спокойно сообщила она, прислоняясь к стене рядом с дешевой, выкрашенной серым аэрогелем дверью. Она оглядела пустой коридор. Пахло сыростью. Тонкий замызганный коврик был настолько грязен, что система самоочистки не могла справиться. Большинство световых панелей разбиты. — Все на местах?
— Пока еще монитруем кое-что из тяжелого оборудования. Постарайтесь не объявлять тревогу по крайней мере в первые десять секунд. После этого мы будем готовы, когда понадобимся.
— Хорошо. Поехали. — Неожиданно она поняла, что ей хочется притащить сюда Мадам Председательшу — посмотреть, на какой вид дипломатического досуга тратятся деньги. Рашель подобралась, глубоко вздохнула и постучала в дверь. Мадам Председательша сможет прочесть об этом в уюте зала комиссии, когда получит сообщения из независимых каналов информации. В данный момент Рашель выполняла свою работу, и ей требовалось сохранять внимание на 101 %.
— Кто там? — прогремел голос с другой стороны.
— Полицейский переговорщик. Вы хотели поговорить с кем-нибудь?
— Тогда чего ждете? И вам бы лучше быть без оружия! Заходите и слушайте. Камеры принесли?
Ох. «Шварц прав, — пробормотала она в аудиомонитор. — Вы готовы сейчас начинать?»
— Да, мы с вами. — Голос Макдугл, слабый и хриплый, просипел в левом ухе.
Рашель взялась за дверную ручку и медленно повернула. Квартирная охрана была занята эвакуацией, а менеджмент отключил все запоры. Дверь легко открылась. Рашель стояла в дверном проеме, полностью просматриваемая из комнаты.
— Можно войти? — спросила она, стараясь не подавать признаков, что услышала жужжание жучка, слетевшего с ее плеча.
Жилье представляло собой однокомнатную квартирку со встроенными в противоположную стену комнаты кроватью, душевой кабиной и кухонным комбайном. На входной двери рисованное окно с видом бескрайних просторов Юпитера, что открывается с поверхности курящегося желтым Ио. Когда-то это был жилой модуль временного использования для переселенцев (одинокий взрослый индивид), но более поздние обитатели обжили его, доведя почти до полного износа основные структуры общего пользования и изгадив обстановку. Складная мебель поддерживалась подпорками, на потертом ковре сотни брошенных объедков. Тошнотворно сладковатый запах гниющей пищи почти заглушал смрад дешевого табака — гадкой смеси, по мнению Рашели. Она отказалась от курения вместе с заменой третьей пары легких много лет назад.
В центре комнаты в полукресле, подающем среди окружающей грязищи пример хорошего состояния, разлегся мужчина. Почти двухметрового роста и скроенный как танк, но с явными признаками болезни. Мелированные волосы, голый потный живот, вздувшийся над ремнем, лицо, изрезанное глубокими морщинами. Он развернул к ней свое сиденье и широко улыбнулся.
— Прошу в мой королевский дворец! — объявил он, разводя руки.
Рашель заметила грязный бинт, обмотанный вокруг левого запястья, и тянувшийся из-под него к большому контейнеру с ячейками провод.