Железный Совет (другой перевод)
Шрифт:
Каттер мало что помнил о той встрече в горах. Помнил хватку Рахула. Тот держал его, пока он – что? Бился? Кричал? Наверное, да, и кричал, и бился. Рахул держал Каттера, пока тот не упал от изнеможения.
Он помнил, как исчезла, растворилась вдали Анн-Гари, не удостоив его даже взглядом. Он помнил, что она села верхом на Рахула и заставила того повернуть к скалам.
– Назад, – приказала она. – К Совету.
Но что это значило, Каттер не знал. Точнее, тогда до него даже не дошел смысл ее слов. Только позже, кончив горевать, он понял.
Осталась ли Анн-Гари на воле или искала смерти и обрела ее? Каттер видел, как они оба, Анн-Гари и передел Рахул, уходили по направлению к камням, где ждал Железный Совет. Больше он
Набравшись сил, Каттер взялся за Иуду. Он хотел похоронить его и старался не глядеть в изуродованное лицо друга. Наконец того удалось стащить со звериной тропы. Не глядя, на ощупь Каттер закрыл умершему глаза. Долго держа холодеющую руку Иуды, Каттер не мог заставить себя коснуться его шершавых губ своими, пусть и хотел это сделать. Поэтому он поцеловал собственные пальцы, прижал их к бездыханному рту Иуды и долго не отнимал – будто надеялся, что, если не спешить, Иуда в конце концов очнется.
Он сложил над телом друга пирамиду из камней, но предпочитал вспоминать об этом как можно реже.
Совет не двигался. Каттер еще не ходил к нему, хотя знал, что рано или поздно пойдет, но все в Нью-Кробюзоне были осведомлены о том, что случилось с поездом. Даже смерть Иуды не освободила состав из вневременной тюрьмы. Газеты выдвигали разные теории случившегося – одна причудливее другой. Чаще всего в них упоминали о воздействии Вихревого потока вследствие прохождения поезда через какотопическое пятно. Но Каттер был уверен, что в правительстве есть люди, знающие истину.
Он пойдет навестить Совет, когда сможет. Он думал об Анн-Гари, как она шла по камням, как ехала на Рахуле.
Каттер рассказывает Мадлене об Иуде Лёве. Та слушает молча и сочувственно, отчего Каттера едва не прошибает слеза – так он ей благодарен. Однажды ночью Мадлена берет его с собой на старую бойню в Корабельную пустошь. Они соблюдают осторожность, идут обходными путями. На подходе их приветствует кошачий вопль. Кошки возвращаются, ведь теперь горожане их не едят. Переступая через ручейки полусвернувшейся крови, Каттер и ди Фаржа входят в огромный темный амбар, гулкий, словно церковь, полный дыма из топок соседних фабрик. Звеня случайно задетыми крюками для туш, они подходят к замаскированной двери, за которой оказывается маленький печатный станок.
В ту ночь они работают вместе: поворачивают рукоятки, следят за тем, чтобы не загустевали чернила. Несколько сотен копий готовы засветло.
«Порядок царит в Нью-Кробюзоне!» Безмозглые лакеи. Ваш порядок выстроен на песке. Завтра Железный Совет тронется с места и, к вашему ужасу, загудит вместе с нами: «Мы жили, живы и будем жить!»
И вот между натянутых и разорванных проводов, опутывающих всю открытую местность, всю плоскую пригородную равнину, прошитую стальной ниткой рельсов, по тропинкам идем мы. Под луной между серых облаков или без нее, бессветной ночью собьемся в стаю и придем.
Придем туда. К Железному Совету. Мы придем к вечному поезду, ставшему воистину вечным, ибо навеки застыл он и его неподвижные колеса не завершили оборот. Он ждет. Демоны движения у его железных спиц ждут конца бесконечного мига.
Мы проходим мимо стражей на границе Нью-Кробюзона. Там, где под проволокой бежит ручеек или прорыта канава, мы проскальзываем по ней, если же ничего нет, мы осторожно режем проволоку или, подстелив тряпки, лезем через нее. По кромке истории мы идем туда, где время стало местом, где краткий миг занозой засел под кожей настоящего.
Мы идем неиссякаемым потоком, несмотря на все наказания. Старухи, юноши, мужчины, люди, какты, хепри, хотчи, водяные и переделанные – даже переделанные. Здесь, рядом с поездом, переделанные, проделавшие этот сложный и опасный путь, бывают вознаграждены: в нескольких ярдах от застывшего момента они становятся ровней всякому. Ну и конечно, ребятишки. Невоспитанные хулиганы, беспризорники, живущие, точно звери, на улицах Нью-Кробюзона, собираются в группы и сами приходят на эту странную площадку для игр. Мимо старых, заржавленных поездов, догнивающих на запасных путях ТЖТ, который строит новые планы и восстанавливает свою мощь, через изобилующие жуками пустоши, через мили и мили серой, засушливой земли, где нет ничего, кроме камней, сами серые, как камни, дети асфальта приходят к Железному Совету.
Вокруг поезда протоптана дорога. Подобраться к нему можно разными путями.
Вскарабкайся по каменистому склону, и увидишь застывший дым из паровозных труб. Встань на шпалы прямо перед паровозом и загляни ему в лицо. Медленно обойди поезд кругом – на это уйдет несколько минут. Коснуться его нельзя, но все пытаются. Время скользит вокруг него. Люди приходят. Его видят все. Железный Совет не стоит на месте, он несется вперед, он имманентен, а мы видим лишь один миг его существования. Обойдем состав кругом.
Из высокого раструба рвется черный дым, он еще сохраняет форму отверстия, через которое вышел, а ветер, запертый в одном мгновении с паровозом, подхватывает дым и сносит назад. Тесными маленькими кучками мы приближаемся к укрепленным впереди звериным рогам и клинкам воинов, которые ждут, встав плечом к плечу; мы смотрим на граждан Совета, застывших в крике.
Вот Толстоног – тот полинявший от старости здоровяк какт в окне кабины. Давным-давно он помог создать Совет. А теперь ведет его домой.
От одного члена Совета до другого проложены маршруты. Вот Брызгун, он так возбужденно кричал, что мелкие брызги слюны так и застыли вокруг его рта; это Лягушка, она как раз перескакивала с вагона на вагон, когда магия остановила ее на полпути; а это Стрелок, он только что выпустил пулю из своей винтовки, и та зависла в шести дюймах от ствола. Традиция предписывает остановиться и сунуть руку между неподвижной пулей и дулом ружья.
Иные из нас знали некоторых членов Совета лично. Одна женщина уже несколько раз приходила поговорить с одним и тем же человеком – ее отцом, который спешил к ней и застыл в истории. Есть и другие, кто навещает родственников.
Увитая плющом башня, подножие которой скрывают дым и рыжая пыль, скотовозы, оборудованные нарами, сумасшедший дом, обшитые панелями вагоны-лаборатории, вагоны-столовые, вагоны-арсеналы и церковь, за ними открытые платформы с землей – огороды и кладбище с кенотафами, вагон из отполированных водой бревен, похожий на луковицу мешок с плазмой и тремя сгустками – все, что осталось от тех, кого застигло внутри излучение Вихревого потока, – и, наконец, последний вагон, словно откушенный железными зубами там, где обрывается застывший миг. Все эти замершие вагоны ждут, когда смогут спасти нас.
Мы играем вокруг них; мы приходим к ним. Некоторые приходят молиться. Земля вокруг Железного Совета усеяна записками.
Милиционеры, их ученые и маги ищут способ силой воздействовать на поезд, но временной голем просто существует, и их примитивные атаки не действуют на него. А мы возвращаемся, снова и снова.
Возможно, пройдут годы, прежде чем мы расскажем историю Железного Совета: как его создали, как он создал себя и ушел, как вернулся, как он без конца возвращается и возвращается. Мужчины и женщины клали рельсы в диких землях, а потом взяли историю за вихор и протащили за собой на край света и обратно. До сих пор они раскрывают в беззвучном крике рты, а мы приветствуем их возвращение. Из скальной расщелины они стремятся вперед, к теням кирпичных стен. Они вечно приближаются.