Железный трон
Шрифт:
Эдан улыбнулся.
— Ты хочешь сказать, что жалеешь нас?
— Ну… нет, не совсем так, — ответила она. — Жалость подразумевает некоего рода снисхождение, а за последние несколько лет я узнала очень многое о людях и том, сколь многого вы можете добиться, поставив перед собой цель.
— Возможно, так происходит именно потому, что наш жизненный путь столь короток, — сказал Эдан. — Именно сознание, что мы всего лишь смертные создания, и заставляет нас проживать жизнь в полную силу. И возможно, мы кажемся вам немного безрассудными лишь потому, что в некотором смысле таковыми и являемся. Вам, эльфам, как созданиям бессмертным, не свойственно подобное безрассудство. Людям же эльфы кажутся… пожалуй, вовсе не безрассудными, в отличие от нас. Вот почему наши страсти полыхают так ярко. Когда ты с самого начала понимаешь, что твое время ограничено, то начинаешь дорожить каждым днем.
Сильванна несколько мгновений задумчиво смотрела на него, пока они ехали бок о бок, легко покачиваясь в такт конской поступи.
— Пожалуй, это не лишено смысла. Я заметила, что вы, люди, очень остро все переживаете. — Она нахмурилась и тряхнула головой. — Я не хочу сказать, что эльфы не способны на сильные чувства, ибо мы способны на них… просто человеческие страсти куда более сильны. И неуправляемы.
— Это и есть безрассудство, — с улыбкой ответил Эдан. — Оно происходит из нашей недолговечности, как я сказал. Мы живем со страстью, трудимся со страстью… любим со страстью.
Сильванна взглянула на него. Он твердо встретил ее взгляд. Она не отвела глаза.
— Если развить эту мысль, — сказала она, — то можно утверждать, что самые страстные существа на свете — поденки, которые живут всего один день.
— И заметь, как яростно колотят они по воздуху своими крохотными крылышками, неизменно стремясь к свету., - сказал Эдан. — Пламя влечет их так сильно, что они летят на него и сгорают в огне. Если это не аллегория неукротимой страсти — то что еще?
— Я думала, на огонь летят мошки, — сказала Сильванна.
— Поденки делают то же самое, разве нет?
Она нахмурилась.
— Не уверена. Разве?
Эдан пожал плечами.
— Даже если и нет, это не умаляет достоинств аллегории.
Сильванна улыбнулась.
— Пожалуй, ты проглядел свое истинное призвание, — сказала она. — Тебе следовало стать не придворным министром, а бардом.
Эдан поморщился.
— О, только не это.
Сильванна подняла брови.
— О? Похоже, я задела тебя за живое.
— Когда-то я знал барда, — сказал Эдан. — На самом деле, я знал нескольких, и все они были невыносимы, но этот был хуже всех. По большей части барды влюблены в звучание собственных слов, что делает их тщеславными, но этот был влюблен еще и в идею, что делало его опасным.
— Каким образом приверженность идее может сделать кого-то опасным? — спросила Сильванна.
— А вот это вопрос к главному министру императора, усмехнулся Эдан. — Как лорд верховный камергер я могу утверждать, что все служители идеи опасны, потому что они ставят идею превыше власти императора, короля или аристократа. Такой человек в первую очередь хранит верность идее, которую он — или, возможно, она — проповедует. Как следствие, он никогда не видит причин идти на уступки. Однако лично я понял, что есть определенная разновидность служителя идеи, с которым можно договориться.
— А именно? — спросила Сильванна.
— Тот, который во всем с тобой согласен, — ухмыльнулся Эдан.
— Я могла бы и догадаться, — Сильванна состроила гримаску. Теперь ты скажешь, что я могла бы уже узнать тебя получше.
— Эльфы, как всем известно, учатся медленно, — поддразнил ее Эдан. — Вот еще один недостаток вашего бессмертия… вы никогда не чувствуете острой необходимости делать что-либо быстро.
— С некоторыми вещами лучше не торопиться, — ответила Сильванна, искоса взглянув на него.
— Ты имеешь в виду… с ухаживанием, например? — спросил Эдан.
— Не только.
Эдан в смущении кашлянул. За последние восемь лет они с Сильванной очень сблизились, чего он никак не мог предположить при первой их встрече. Во-первых, он не рассчитывал на длительное знакомство с девушкой, но она вернулась с ними в Ануир вместе со своим братом Гильвейном, и оба они — а также половинчик Футхарк и эскорт из двенадцать воинов-эльфов, сопровождавший их из Туаривеля, остались в империи.
Это было частью договора, заключенного между лордом Тиераном, который действовал в интересах тогда еще некоронованного императора Микаэла, и правителем Туаривеля принцем Филерэном. Эльфы должны были выступить в качестве личной охраны императора и в первую очередь обеспечить его безопасное возвращение в Ануир, а во вторую очередь показать всем эльфийским королевствам, что Туаривель заключил официальный союз с империей и поддержал императора Микаэла.
Это беспрецедентное соглашение с самого начала неминуемо должно было вызвать гнев экстремистов обеих сторон — таких как Руоб Человекоубийца и лорд Кир Эван, герцог Аванилский, который для эльфов был приблизительно тем же, кем Человекоубийца для людей. Поскольку Аванил и Руоб — провинция в южной части Эльфинвуда, которую выделил себе Человекоубийца, — имели общую границу, воины Человекоубийцы и рыцари лорда Кира часто совершали вылазки на вражеские территории, и случавшиеся там схватки были столь же частыми, сколь и жестокими. В действительности, если бы не Кир на юге и Эрвин Боруинский на севере его владений, ненависть Руоба Человекоубийцы простерлась бы куда дальше в глубину империи.
Почему же тогда, в свое время недоумевал Эдан, его отец заключил этот необычный союз? И почему Филерэн согласился на это? Ответ можно было получить, как учил его отец, рассматривая возможные варианты политической ситуации.
Подобный союз сулил Филерэну определенные выгоды, которые становились очевидными не сразу, но лишь по некотором раздумье. Филерэн понимал, что не может рассчитывать выстоять в одиночку и против людей, и против гоблинов Туразора. Перед его дедом, Человекоубийцей, такая проблема не стояла. Окруженный с одной стороны герцогом Аванилским, а с другой — эрцгерцогом Боруинским, он был отделен от гоблинского королевства Туразор провинцией Боруин и областью Пять Пиков и мог позволить себе всецело сосредоточиться на военных действиях против одних только людей.
Филерэна же действительно со всех сторон окружали враги — гоблины Туразора на западе, свирепые великаны из Великаньих Низин на севере, и ужасные приспешники онсхеглина Рейзена, обитавшие в горах Венец Горгона, на востоке. Эльфийский принц поддерживал мирные отношения только с соседней провинцией Дозон на северо-западе, которая нуждалась в союзе с Туаривелем, будучи обособленным аванпостом империи, окруженным со всех сторон владениями человекообразных. Филерэн прекрасно понимал, что подобные союзы ему совершенно необходимы для защиты эльфийских границ от вражеских нападений. Чтобы обеспечить безопасность своих владений, Филерэну приходилось проявлять политическую гибкость. Союз, заключенный с лордом Тиераном, и был продиктован политическими соображениями такого рода.