Железный век (сборник)
Шрифт:
А люди должны землепашествовать на земландских равнинах только лишь для того, чтобы больше было насекомых.
Сагит снял крупным планом бюфтонов — мёртвого и умирающего, потом — панораму уходящего стада, затем поднял винтовку и прекратил мучения старого самца. Лазерным резаком вскрыл вены убитого — как ни вертись, а кровь должна пролиться — отснял ещё минуты полторы кадров, во время которых будут идти титры: мёртвые тела бюфтонов среди пляски ликующих кровососов, облака, из которых прекратил сеять дождь, взрытую, политую кровью пашню.
В кармане звякнул телефон.
— Как у вас там? — голос старшего сына.
— Всё в порядке. Отснял.
— Да
— Два.
— И у меня два, — врезался в разговор Гарик, младший сын.
— Эх вы, бездельники! У меня пять!
— Все на одном месте?
— На двух.
— А!.. — Гарик сразу успокоился. — У меня тут ещё одно токовище неподалёку должно быть, так я, может, тебя и догоню…
Из сгущающегося сумрака вынырнул пришедший на автоматике грузовой флаер. Сагит занялся погрузкой туш. Оставлять здесь нельзя, за ночь туши будут изрядно попорчены. А днём не полетаешь, завтра бюфтоны продолжат кормёжку на разорённой пашне и, поскольку скоротечный гон кончился, появление машин вызовет у них припадок ужаса.
Дела, дела…
Дела текущие: собрать погибших бюфтонов, добить, если кто ещё жив. Иной раз до полутора десятков зверей остаётся на его полях… Успеть всё переработать, ибо вслед за кровососами приходят трупоеды. Потом прилетят перекупщики, тоже считающие его дерзким и удачливым браконьером. Интересно, почему Аниэль Гоц ни разу не попытался перехватить и досмотреть корабль перекупщиков? Обычно Сагит выправлял справку на одного застреленного бюфтона, предоставляя в комитет по охране природы снимки, на которых чётко видно, что зверь бредёт не где-нибудь, а по кукурузному полю. А вот если провести таможенный досмотр, то очень легко было бы доказать, что на борту корабля-холодильника копчёностей в десять раз больше, чем можно изготовить из одного животного. Судя по всему, гринписовец чётко знает, где можно дать волю принципам, а где следует молчать в тряпочку и делать вид, будто ничего не происходит.
Дела будущие: смонтировать фильм, показать миру, отчего на самом деле гибнут бюфтоны, добиться права заниматься своим делом в открытую.
Нужно поставить на поток производство жидкого белка и организовать подкормку кровососущих насекомых. Здесь тоже придётся схлестнуться с гринписовцами, они немедленно попытаются запретить искусственный белок и для комаров. Почему, только из неумного снобизма, или за демонстрациями зелёных маячит чья-то крупная прибыль? Ведь на самом деле искусственная смесь полипептидов ничем не хуже натурального белка, по крайней мере в натуральном белке мутагенных примесей гораздо больше, чем в искусственном. В любом случае, придётся драться, не яичницей же кормить комаров… А для того, чтобы восстановить популяцию бюфтонов на материке насекомых потребуется очень много. Странно, почему никто не догадался подумать, что раз на планете столько кровососов, то значит, они должны эту кровь где-то регулярно брать. Нет, человек в ослеплении полагает, будто миллионы лет земландийские комары вегетарианствовали, дожидаясь того часа, когда прилетят вкусные человеки!
Потом придётся помогать Никифорову перестраивать его хозяйство на разведение комаров и опять драться с идиотами из природоохранных обществ, которые дико воют, если речь идёт о нормальном использовании природы, но не умеют понять, что природа жива только целиком. И значит, человек должен либо уйти вообще, либо вписаться полностью, а не уничтожать комаров, глупо надеясь, что при этом уцелеют красивые бабочки и редкие звери.
А ещё говорят, в западных хребтах материка
Сагит на минуту прекратил работу и, глядя на пелену обложных туч, мстительно сказал:
— А Гоца я не возьму даже ночным сторожем.
Самомнение
Jus naturae
Общую, или натуральную, юриспруденцию в младших классах читал сам господин Кони. Это вам не какой-нибудь нотариус, раз и навсегда затвердивший свод законов и способный только механически повторять их, ни на одну букву не отклоняясь от однажды заученного. Господин Кони был дипломированным юристом, умел толковать любой закон и мог бы стать известным адвокатом, а вернее — прокурором, ибо это больше отвечало его наклонностям. Однако он предпочел карьеру юрисконсульта в начальной школе и председателя опекунского совета в приюте для малолетних граждан.
Что касается самих малолетних граждан, особенно склонных к антиобщественным поступкам, то они предпочли бы, чтобы господин опекун стал судьей или даже генеральным прокурором. Куда как просто, если бы натуральную юриспруденцию вел деревенский нотариус или вовсе секретарь. Зазубри, что положено, и живи себе в правовом государстве… У господина Кони такие штучки не проходили. Он густо покрывал доску рядами сложных формул, рисовал интегралы и матричные уравнения, ничуть не смущаясь тем, что подопечные еще и таблицу умножения усвоили не твердо.
— Незнание закона не освобождает от ответственности, — не уставал он повторять, выписывая на аспидной поверхности доски острые загогулины радикалов.
Немудрено, что питомцы господина Кони, не слишком разбираясь в написанном, люто ненавидели радикалов и все до одного считались приверженцами либерализма.
Таким образом, можно считать доказанным, — кроша мел, говорил господин Кони, — что законы сэра Исаака Ньютона продолжают определять правовое состояние нашего мира, поскольку поправки Эйнштейна касаются лишь некоторых граничных состояний и регламентируют поведение систем, не встречающихся в приватной жизни.
Господин Кони строго оглядел класс и вопросил:
— Позволительно ли мне будет узнать, о чем думает Алекс Капоне?
Алекс встал из-за последней парты.
— Я… — замялся он, — я слушаю урок, ваша милость.
— Правду, только правду, всю правду! — потребовал педагог.
Господин Кони недолюбливал Алекса. Возможно, в том были виноваты преступная фамилия воспитанника, а также его имя, которое Кони тоже считал преступным, ошибочно производя «Алекс» от латинского «a lex» — противозаконный. Впрочем, открыто проявлять неприязнь господин Кони себе не позволял, поскольку, являясь опекуном юного Алекса, был обязан относиться к нему отечески.
— Я не понимаю, — признался возможный злоумышленник, — зачем это нужно? Я говорю о поправках Эйнштейна. То есть не вообще о поправках, а о пределе скорости. Это только на шоссе скорость нельзя превышать, а так… почему нельзя двигаться выше скорости света? Кому от этого плохо?
— Это закон природы! — отчеканил господин Кони. — Законы природы не обсуждаются, они самодостаточны, их можно изучать и необходимо выполнять. Все. Садись.
— Но, ваша милость!..
— Я сказал — все!